Я никогда тебя не...

Katerinka_Pel

Всех обнимаю, тороплюсь, как могу???

— Тайлер Галпин, я прокляну тебя, и ты познаешь все девять кругов Ада за свою выходку!!! — кричала я на всю больницу, пытаясь сдерживать болезненные стоны. Если уж это будут крики, то пусть лучше проклятия, а не жалкий зов мамы или Бога.

— Дорогая, потерпите, раскрытие еще неполное, через час сможете рожать точно, — твердила акушерка, пытаясь успокоить меня. Я не стала звонить Доновану, а позвала Энид, и к счастью, мама сразу же нашла номер глав врача и перевела ему на счет круглую сумму, поэтому вокруг меня был целый рой заботливого персонала и все жужжали на ухо, как назойливые пчелы и поддакивали, лишь бы получить свою долю.

— Тай — леееееер!!! Я найду тебя и закопаю заживо, чтобы ты вдоволь насладился тем,

как черви разрывают твоё нутро изнутри, как меня твой сын!!! Дьявол! — зажмурила я глаза, и уже не могла сдерживать криков. Слова с трудом приходили на ум. Меня очень тошнило. Потуги уже начались, а нужного раскрытия всё никак не было. Наверное, я должна была вытерпеть этот Ад, чтобы полноценно примкнуть в настоящему злу. Боли были такими, что даже удар ножа казался мне детским лепетом. Один раз я вообще чуть не потеряла сознание. Я никогда не думала, что боль от родов бывает такой сильной. Наконец, я в должной мере зауважала мать, хоть и также стала считать её сумасшедшей, раз она добровольно пошла на второе такое мучение. Да вдобавок родила такого огромного, патологически зависимого от сладкого, слюнтяя. Ладно. Я преувеличивала. Я любила Пагсли, но была уверена, что он умрет с пончиком во рту. И сейчас была озлоблена на весь мир.

Мама звонила мне несколько раз, а затем и Пагсли, спрашивая, каково это. И я сказала, что ровно так, как если бы ему распороли брюхо и подожгли внутренности, заставив улыбаться и требовать продолжения. Он нервно проглотил ком, но пожелал мне удачи, уведомив о том, что давно мечтал стать чьим-то дядей, раз уж старшим братом не вышло.

— Ничего не говорите Тайлеру, все меня слышали?! Я сама сообщу ему новость, когда рожу, — в моей голове уже назрел план отмщения за всю боль, что я пережила. Я выжила только благодаря надежде на его осуществление. Энид отговаривала меня, но я была непреклонна. С какой стати вся боль родов должна доставаться женщине, пока мужчина даже не ждет её под дверью палаты, а бросает на произвол судьбы. Признаться честно, я перенервничала. Я сама была виновата, что роды начались на седьмом месяце, потому что когда он уехал я целый день ломала каждую купленную им вещь. Сначала это была кровать, потом кухонный стол, затем в ход пошла посуда и другие мелочи. Я мечтала увидеть его лицо, когда он вернется домой и увидит полный разгром. И думала только об этом. Злость и ярость накрыли меня с головой. Перед родами у меня совсем начало страдать самолюбие, и я не думала о чувствах Тайлера на тот момент. Мне просто хотелось уколоть больнее. Роды длились шесть часов. Это очень хорошо, как сказали акушеры, потому что бывают случаи, когда раскрытие длится и по двадцать. Я смогла родить сама, словно низвергнуть из себя маленькое отродье Дьявола. Ну, я так думала. Ровно до того момента, пока не увидела его маленькую окрававленную головку в чужих руках и не услышала это кряхтение сквозь полное физическое бессилие, тогда как кровь кипела так сильно, что я ощущала её движения в своих жилах. Мозг в мгновение стал подстраиваться под полученные эндорфины и всё чего мне хотелось, чтобы мне показали его. Манипуляции с ребенком длились около десяти минут, пока акушерка еще колдовала надо мной. С плацентой и прочим. Но я уже не ощущала боли, лишь ее отголоски. Потому что то, что я чувствовала появилось из ниоткуда. Нить, которая заставляла меня приподниматься и смотреть, что с ним делают…

— Успокойтесь, мамочка, он не убежит от Вас, — засмеялась врач. — Красавец. 4.100,53 см. Для такой малышки как Вы, просто — викинг. Наверное, крупный папа.

— Крупный, не то слово, — ответила я, думая о хайде, но расплываясь в улыбке, как дурочка. — Это мой сын…

— Нужно дать ему молозиво, — завернули они его и, наконец, поднесли ко мне. Я в мгновение провалилась куда-то. Сморщенный комочек смотрел на меня слипшимися глазками и тихо кряхтел, словно маленький гризли. Я коснулась его носика, когда он ухватил меня за грудь, и тут я поняла, что Галпин заслуживает того плана, что я придумала, потому что роды были цветочками. Когда он начал полноценно хвататься за сосок я осознала, что такое

настоящая, мучительная боль, ведь из моих глаз непроизвольно бежали слезы и вылетали искры. Хорошо, что он не стал делать это долго. И очень быстро уснул. Вот тогда я не могла наглядеться на это интересное создание. Ручки, сжатые в кулачки, сладкое сопение его носа и губы, словно это не человек, а маленький утенок. На голове был легкий пушок. Я была уверена, что он будет кудрявым в отца. И волосы его определенно не были черными. Я разглядывала его почти всю ночь и утро. Нос Галпина. Это определенно был его нос. В остальном я пока сомневалась…

— Дорогуша, ваши родители едут. А вот жениху никто не звонил. Может стоить сообщить, ведь такое событие, — подошла новенькая медсестра, промолвив мне это шепотом, пока малыш спал.

— О, да, мы непременно сообщим… — злобно посмотрела я. — Как Вас зовут?

— Долорес, мисс, — ответила женщина.

— Хорошо. Очень приятно, Долорес, — промолвила я, чуть приподнимаясь на кушетке. К обеду мне стало намного лучше, появился аппетит. Ко мне еще никого не пускали. Хотя Энид что-то передавала в коридоре.

Я взяла свой телефон, на нем было три сообщения.

— Любимая, я доехал. Скоро не смогу писать. Но, пожалуйста, извини меня.

— Уэнсдей Аддамс, я клянусь, что ты самая вредная женщина на свете.

— Уэнс… Я скучаю. По вам обоим. Люблю вас.

На этом всё. Ни звонков, ни еще каких-либо сообщений.

Я не ответила на них ни разу. Просто очень злилась на него. Возможно он был прав, что я была эгоистична и избалована, но я не хотела всего этого. Ребенка, ответственности. И только сейчас поняла, что хочу и не жалею. Только потому что мы с ним были связаны невидимыми нитями.

Долорес подошла через час по моей просьбе, когда я кормила малыша. Точнее, пыталась это делать, потому что это было не так легко, как казалось на первый взгляд.

— Мне нужно у Вас кое-что попросить. Его отец… Бросил меня на сносях. Одну. И уехал к любовнице. Поэтому мне нужно чтобы Вы сделали для меня кое-что, — посмотрела я грустными глазами в пол. Надо признаться, актрисой я была хорошей. А мне нужно было сделать так, чтобы человек пошел на уступку ради меня.

— О, Господи. Мне так жаль, — промолвила она с растерянным видом. — Но что же я могу?!

— Мне нужно, чтобы Вы позвонили ему и сказали кое-что…

Так я сделала то, о чем буквально сразу же начала жалеть, потому что это стало раздором всему. Наши любящие отношения канули в яму из-за меня. Из-за моего самолюбия и нетерпения.

Когда он услышал это, я была на громкой связи. Кажется, он выронил телефон, а затем сотни тысяч раз спрашивал Долорес о том, как я и что конкретно произошло. В итоге от напряжения она положила трубку.

— По нему и не скажешь, что ему всё равно… Кажется, он так переживает за Вас. Может он исправился? — спросила она наивным голосом, а я просто медленно и молча осознавала, что натворила.

Он бросил всё. Своего босса, своих коллег. Когда ему звонили, он послал всех нахер, чтобы его не дeргали. Позвонил мне сотню раз, пока мой телефон не сел. И проехал 870 милль за 11 часов, при этом ни разу не остановившись. Это буквально скорость света. Он мчался ко мне, как ненормальный, и я сразу вздрогнула, услышав в коридоре его голос.

— Где она?! Уэнсдей Галпин. Черт. Аддамс… — задумался он уже там. И тут я прислушивалась. Я ведь не была его супругой. И когда ему звонили, я заранее оставила подсказку о своей лжи, но он не обратил внимания, ведь новость была слишком шокирующей. — Постойте. Её здесь нет, да? Какой же я придурок…

— Уэнсдей Аддамс? Она лежит у нас со вчерашнего дня, роды прошли хорошо. Мамочка набирается сил.

— Роды? Она что, родила? Он жив? — спросил он, схватившись за волосы, я видела это через щель от приоткрытой двери.

— Конечно жив, — перекрестилась женщина.

— А кем Вы приходитесь? — спросил обеспокоенный голос Долорес.

— Я ее… Парень. Почти муж, — сказал он, присаживаясь на лавку. — Папа малыша…

— Тот, что уехал к любовнице? — спросила Долорес, и я испытала испанский стыд от этих слов.