Я очень тебя хочу. Переписка 1995–1996 годов
Шрифт:
Все интимные письма несут функцию соблазнения, словом заменяется жест, а образом – тело. Борьба за интимность в переписке – это столкновение с интимностью, неуверенностью в том, что лучше/проще: самому желать или быть желанным. Ни одна позиция не дается авторам легко, и они снова и снова тасуют образы и обмениваются ими, словно бейсбольными карточками. Даже соблазняя друг друга, Акер и Уорк хотят, чтобы их соблазняли.
Мы видим, что сама Акер понимает желание не так, как нарраторы ее романов. Возможно, она осознаёт, что имидж персоны, который она тщательно проработала и реализовала, имеет обратную сторону, неподконтрольную ей. Вероятно, она хочет отношений между этой персоной и ее собеседником, а не отношений Кэти Акер с Маккензи Уорком. Но с первых писем она скрывается за образом. Чтобы перестать скрываться, ей нужно больше писать или же стереть и написать себя заново. Тут есть странная логика приращения: каждую формулировку нужно читать как саму по себе, так и в составе всего текста. Повторение и переписывание окружены вихрем цитат: можно увидеть, как два писателя в борьбе с собственными предрассудками используют подлинную
Акер очень интересен Кен Уорк, он только что опубликовал книгу «Виртуальная география» о влиянии медиа на повседневный опыт. В книге описан мир, где вместо корней торчат антенны, а вместо летописей – узлы связи. Эта книга заложила основы его последующих работ. Нарративные конвенции медиа превращают войну в видеоигру, а повседневность – в опосредованное присутствие, где репортер дает интервью, чтобы в полной мере передать событие; Уорк разрабатывает этот феномен, раскрывая грани своей вовлеченности как зрителя или читателя.
Как и «Синие кассеты» в 70-е годы, эта переписка симптоматична для двух образованных людей в художественной, критической и политической среде 90-х, которые соблазняют друг друга критической теорией и отсылками к поп-культуре. Как документ эпохи переписка отражает странное равновесие между высокой и низкой культурой – своего рода интеръязык, возникший из слияния континентальной философии, психоанализа и постмарксистских культурологических исследований. Они обсуждают Берроуза, Хичкока, Гурджиева, плюшевые игрушки, музыку Portishead, «Книгу Перемен», «Спасение» Тодда Хейнса, научную фантастику и приключенческие блокбастеры, феноменологию Альфонсо Лингиса, эпоху ТВ-сериалов, «Секретные материалы», «Симпсонов» и «Бивиса и Баттхеда»; романы Эльфриды Елинек, работы Спинозы, Бодрийяра, Джудит Батлер, Батая, Бланшо, Платона и Ницше; иконические образы Элвиса Пресли, Уорхола и Пьера Паоло Пазолини. В этих постоянных и проясняющих самих себя формулировках различия есть насущная необходимость: это мыслители, которые живут в цитатах, критической теории, популярной культуре, сексе, наркотиках и рок-н-ролле. И Уорк, и Акер сами проектируют отличие, желая обрести радикальную инаковость. Изначальное «Я – это другой» Рембо превращается в «мы другие, даже для самих себя».
Диалектика буч/фэм встречается в письмах даже чаще, чем переходы от гетеро- и гомосексуальности к квиру. Антропологи будущего отметят, как мы внимательны к этим различениям, и, наверное, когда они проследят, какую роль играла книга Джудит Батлер «Гендерное беспокойство» в том, что квир стал последней этической позицией в кавалькаде сексуальной революции, их это позабавит. И Уорк, и Акер хотят использовать категорию желающего «я», не связанную с исторической сексуальной ориентацией. Они обсуждают природу любви, как в «Пире» Платона, очарованные квирами, лесбиянками и геями, и предлагают альтернативные модели – если не утопические, то по крайней мере более продуманные. После переопределения сексуальности за рамками бисексуальности идентичность как понятие утратила свою пользу. Уорк считает, что равенство «как наличие такого же, как ты, равного тебе – это миф. Возникает этический вопрос: как различие может оставаться гибким, открытым?» Мы наблюдаем, как двое в романтичном танце кружат вокруг темы гендера, и кульминация танца наступает, когда Уорк говорит Акер, что она как мужчина – лучше, чем он. И все-таки, хотя маскулинность становится элементом травестийного переодевания и смены личин, в их дуэте феминность всё еще отвечает за эмоциональность, за сомнения. Даже так: женщина находит внешнее выражение эмоциям и сомнениям. Она ставит эмоциональные вопросы, но не со знаком вопроса, а с запятой, апострофом, изливающимся восклицанием [1] : I’m very into you (Я очень тебя хочу).
1
В английском ejaculation – это одновременно и восклицание, и эякуляция. – Здесь и далее примеч. пер.
Впрочем, эмоции быстро замещаются спекуляцией, интеллектуальной игрой, свободной от ограничений академического дискурса. Они – в самой гуще критической теории XX века, от французского постструктурализма до гендерных исследований или немецкой школы. Жар спекуляции доходит до кульминации, когда Акер и Уорк рассматривают неописуемое сообщество у Бланшо и трансгрессию у Батая. Эти концепции сталкиваются друг с другом, чтобы затем сойти со сцены, уступив место следующей партии в философской игре слов. Но telos начинается (и заканчивается) в не-месте аэропорта и самолета. Хотя начало и конец этой книги приходится на аэропорт, ее настоящее место действия – интернет, и это идеально подчеркивается гулким эхом Portishead.
И все-таки, хотя место действия как нельзя более современно, перед нами по сути – необычный инвариант эпистолярного романа. Отличие в том, что здесь нет потери невинности, но есть ее постоянное переопределение. Это следы, оставленные двумя циниками, которые желают обрести веру. Два человека наблюдают умирающую культуру и желают подчеркнуть радость жизни. Их проблема в том, что они слишком много знают, но знают и то, что это знание защищает их от Ничто.
Это текст о переходности и переходе. Авторы хотят вписать что-то в бытие, создать заклинание. Но на этом всё не заканчивается. Уорк говорит, что имейлы прервались, когда он уехал из Сиднея в Нью-Йорк, в Сан-Франциско навестил Акер и они поехали вместе в Нью-Йорк, чтобы провести еще немного времени в отеле Gramercy.
Странно быть редактором – и издателем – этих писем. Я нашел свое имя в тексте, оно было написано с ошибкой, я исправил ее и изменил имена тех немногих, чью приватность Акер не хотела бы нарушать. Уорк тоже изменил несколько имен. Тут есть напряжение, отчасти спровоцированное самим медиумом, ведь в ту пору имейлы были новым средством связи. Читатель заметит, как авторы отсылают к технологии, которая сегодня уже стала для нас привычной. Она имеет спекулятивное качество асинхронности, которое не стыкуется с сегодняшним ощущением моментальности имейла. Это текст зарождения, текст начала, заметки о коротком совместном пути двух культовых фигур нашего времени. Я благодарю Кена Уорка за то, что он дал согласие на публикацию, за его бесстрашную приверженность глубине, противоречивости и эмоциональной честности. Я уверен, что Акер ни за что бы не согласилась на публикацию писем, будь она жива, но она мертва. Что делать душеприказчику, как не отвечать на вопросы и подписывать контракты? Возможно, теперь мы узнаем их обоих немного с другой стороны. Мертвый писатель существует только в словах, и я публикую эти письма не как откровение, а скорее как тотальный текст: в жизни Акер всё было текстом, включая ее собственную смерть. Во время этой переписки она приезжала ко мне в гости, а потом прислала мне имейл про Кена – он потерялся в ворохе писем и в этом смысле больше похож на устную речь, чем на письмо. Итак, дорогие читатели, эти слова адресованы не вам, но я надеюсь, что они еще хранят часть тепла, с которым были написаны.
Я очень тебя хочу
Дата: вторник, 8 августа 1995 г. 00:14:31 +1000 (EST)
От: Маккензи Уорк mwark@laurel.ocs.mq.edu.au
Кому: Кэти Акер Acker@eworld.com
Тема: с приветом из хутервилля [2]
Как в тумане вырулил из аэропорта и сразу помчался на работу. Тасовал бумаги на столе, как куски головоломки, пришел домой и проспал весь день. И только потом осознал, какое тяжкое похмелье посмело на меня свалиться – как будто третий день в запое. Сейчас понедельник, поздняя ночь, и мне стало получше. Читал биографию Уорхола, написанную Бокрисом, и главы из _Дезинсектора!_, по порядку. Ты была абсолютно права насчет Берроуза. Вторая глава – о том, как «стать волком». Порой проскальзывает такое чувство, будто там был реальный напалм, а я его и не заметил. Я немного могу рассказать – потому что, похоже, не был свидетелем происходящего – что бы это ни было. А может, как Грегори Пек в _Завороженном_, я снова обрету память.
2
Хутервилль – вымышленная ферма, где происходит действие нескольких американских ситкомов 60–70-х на деревенскую тематику (например, Petticoat Junction).
Но я точно не забуду, какое наслаждение приносит время, проведенное с тобой. Близость наших тел, интеллектуальная и духовная близость: это так мимолетно, так неповторимо. Я думаю, мы – одиночки, каждый идет своей дорогой, но на малый отрезок времени мы были неповторимы вместе. Нет слов. Просто хочу сказать, что нет слов. Я так рад, что ты пришла ко мне; и рад, что ты дошла до оргазма. Думаю о том, как ты спишь в самолете, приняв свой травяной сбор, от которого сразу вырубаешься. Потерпи. Скоро я смогу хоть немного рассказать о себе. Когда вспомню, кем я, по-моему, был на самом деле. Даже если сейчас я уже немного в другом месте.
кxx
Дата: понедельник, 7 августа 1995 г. 19:13:00 -0700
От: Acker@eworld.com
Кому: mwark@laurel.ocs.mq.edu.au
Тема: Re: с приветом из хутервилля
Так здорово прийти домой и прочитать твое письмо, а точнее, прийти домой и обнаружить, что багаж потерян и его не получить до следующего перелета, и что чеки, которые мне выдали за работу в Австралии, нельзя обналичить, потому что они необоротные, и что у меня на счете осталось всего десять долларов, и что, и что – о джетлаг! – твое письмо весь день – или ночь? – с ног на голову поставило. Что бы там ни было по факту или не-факту, хвала небесам и Гурджиеву, – перелет был сносным (читала Гурджиева как приключенческий роман, вообрази), так что я тоже – это была долгая прелюдия – Как в тумане, совсем без сил, еле ползу до ванны, чтобы потом попробовать писать, к черту еду, – и всё еще слегка ошеломлена тем, что встретила тебя… но по-настоящему рада… в тебе есть редкая утонченность и изящество, Кен, всегда… и там (в Сиднее), когда я не понимала, что происходит, и могла погрузиться в смущение или паранойю, и даже сейчас – мне становится/стало очевидно одно: как легко с тобой. Или: ты тот, с кем мне хочется/хотелось говорить. Спасибо. Да, одиночество есть всегда, но мне кажется, за встречи я благодарна даже больше. О. Сейчас я погружусь, не в смущение, а в настоящую усталость (в ванну) и в Portishead… поищу что-нибудь новое почитать… поговорю с моими плюшевыми зверями… в самолете начала читать твою _Виртуальную географию_… напишу еще, когда буду более вменяемой… пока (то есть бай-бай)