Я подарю тебе Луну
Шрифт:
– Тань, я за хлебом съезжу, вдруг нам не хватит, – крикнул Воронин, перекрывая шум льющейся воды.
В последнее время Татьяна часто запиралась в ванной и пускала воду из крана, чтобы муж не услышал ее рыданий. Ему не ответили. Еще сильнее зашумела вода, будто дождь с улицы просочился в квартиру. Михаил вышел во двор, сел в машину и повернул ключ зажигания. Он уже знал, как вернуть в дом потерянное счастье.
В эту же минуту Владимир Морозов стоял у открытой ячейки сейфа. Он находился в раздумьях, точно таких, в каких недавно находилась Надежда Павловна Семенова, застыв в позе истукана возле открытого шкафа. Морозов не первый год работал в банке. Пришел в «Медиа-банк» прямо из института. За все эти годы не получил ни одного порицания. Владимир считался примерным служащим, у него были самые положительные характеристики. Сегодня Владимир «пошел на дело», он решился на исключительный поступок. Ради Анны. Ради любви. Морозов хотел взять деньги из ячейки Михаила
И Морозов облегченно вздохнул. Он никогда не использовал служебное положение, не страдал алчностью. Деньги для Морозова были средством, а отнюдь не целью. Но Анна зацепила его за живое, задела самую тонкую струнку. И Владимир решил досадить девушке, надо подарить сапоги и исчезнуть, чтобы она знала, зарубила на носу, что с мужчинами не играют, это же не котята, не щенки какие-нибудь. Свои деньги у Владимира были, но немного, все, что он зарабатывал, тратил на жизнь, на себя, на друзей. Никаких привязанностей до сих пор у него не было. И вот, наконец, в его холостяцкой жизни появилась она – Анна, красивая, образованная, целеустремленная. И каким же ветром надуло разную дурь в ее хорошенькую головку, какой дикостью повеяло, когда девушка заявила, что хочет получить в подарок заветные сапожки. Владимир знал, что Воронин хранит деньги в нескольких ячейках. На всякий случай. И разные суммы. Морозов открыл ту, в которой лежали две тысячи евро. Так надежнее будет. И на сапоги хватит, и на курьера, и на цветы в придачу. А цветы Анне на десерт, чтобы подсластить горькую пилюлю разлуки. Роскошный букет, туберозы, непременно. Замок звонко щелкнул, язычок плавно отошел из гнезда, и Морозов увидел деньги. Две пачки, переплетенные бумажной тесьмой с банковскими реквизитами. Две тысячи. Так много. И так мало. Много для того, чтобы испортить жизнь. Слишком мало – чтобы ее устроить. Морозов взял деньги, обе пачки, положил в нагрудный карман и аккуратно закрыл ячейку. Вернулся в хранилище, уложил ключ в особый ящик. Монитор приветливо блеснул слепым окном, будто лукаво подмигнул, напомнив, что охрана включает видеонаблюдение после ухода Морозова. Владимир благополучно вышел из здания банка и сел в машину. Когда он вырулил со стоянки, ему показалось, что во двор банка въезжает какой-то обшарпанный автомобиль непонятной марки, а за рулем будто бы сидит Михаил Воронин собственной персоной. Владимир посмотрел на часы. Девять вечера. Тридцать первое декабря. Морозов ухмыльнулся. Михаил уже сидит за накрытым столом и пьет горькую. А его жена Татьяна истерически голосит на кухне.
Владимир ездил по центральным улицам Петербурга, выискивая модные обувные бутики и салоны. Но все магазины были давно закрыты. На стеклянных дверях криво висели вывески с надписями «закрыто», свет в помещениях был погашен.
А Надежда Павловна Семенова молнией металась возле дома Анны. Она смотрела на темные окна, прыгала и скакала у подъезда, прослушивая чужие домофоны, не понимая, куда могла подеваться девушка. Телефон отключен, родители Анны сказали, что еще утром дочь позвонила, поздравила, предупредила, что встречает Новый год с друзьями. Какими еще друзьями? Родители оскорбились, услышав этот вопрос, дескать, они никогда не следили за дочерью, не устанавливали строгий контроль за ее поведением. Они доверяют собственному ребенку. Семенова мысленно выругалась и принялась звонить Татьяне и остальным подругам. Через полчаса телефонного консилиума было постановлено, что с Анной случилась трагедия, не иначе. Окна в квартире темные, телефоны молчат, родители заранее поздравлены. Все сошлось. Узелок завязался. Произошла трагедия. И взбаламученные подруги немедленно выползли из праздничных домов, чтобы собраться на конференцию, но уже вживую, а не телефонную. Председателем поисковой группы назначили Надежду Павловну Семенову, больше некому было доверить руководство столь сложной операцией. Ведь это она первой забила тревогу. Во двор Анны уже въезжали первые машины, за автомобильными окнами просматривались озабоченные лица, встревоженные глаза, напряженные руки и встрепанные волосы. Настоящие следователи, идут по следу, чуют добычу, видимо, запахло жареным. Натуральный сериал, не придуманный.
– У кого-нибудь ключи от Анькиной квартиры есть? – сказала Татьяна, скорбно поджимая сухие губки.
Жена Михаила тоже подключилась к поискам исчезнувшей Анны. Татьяна Воронина, услышав боевой клич, забыла о собственных бедах, она вмиг оживилась, грустные глаза разгорелись огоньком любопытства. Все равно муж уехал за хлебом. Пока его нет, можно заняться более важными и интересными делами.
– Нет, даже у родителей нет ключей от квартиры, – сказала Надежда Семенова.
Она беспомощно развела руками, что совершенно не подходило Надежде Павловне по стилю. А ведь все были уверены, что Семенова – самая стильная женщина в Петербурге. Других таких стильных в городе нет. Но за спиной Семенову почему-то называли Надькой.
– И что нам делать? – тревожились женщины.
Они говорили хором, перебивая друг друга.
– Ну прямо не зна-а-ю, – еще шире развела руки Надежда.
– А я знаю, – сказала Татьяна Воронина, – я знаю, что нам делать.
– Что-что-что делать? – набросились на нее женщины.
– Надо заявить в милицию, и они приедут с ключами. У Аньки же стоит сигнализация, – прощебетала Татьяна, разгоряченная собственной решимостью.
– Глупости, – процедила Надежда, – надо позвонить в МЧС. Они по лестнице заберутся и влезут в окно. Вот и вся чехарда.
– Сама глупости говоришь, Надя, ты ничего не соображаешь, у Аньки пластиковые окна. Никакая МЧС не разобьет. Эти окна, знаешь, сколько стоят! Ого-го! Вдруг в квартире никого нет. И окна, и деньги пожалеть надо. Нет, нам надо в милицию бежать. Бегом, срочно. Пусть милиция думает, что нам дальше делать. Сейчас кругом такая преступность, нашу Аньку сразу в международный розыск объявят, – заключила Татьяна.
Воронина искусно вошла в роль следователя и уже раздавала команды. Женщины примолкли. Надежда Семенова потеряла бразды правления, власть над окружающим миром окончательно перешла к Татьяне Ворониной. И Надежда Павловна обиделась, на всех обиделась, на себя, на подруг, конкретно на Татьяну. Даже на Анну рассердилась, ведь красное платье висит в шкафу, никому не нужное, бесполезное, а легкомысленная хозяйка неизвестно где болтается. А скоро Новый год, год Свиньи приближается. На носу уже. И Семенова медленно побрела к машине.
– Надь, ты куда? – закричали женщины.
– За хлебом, – обиженно откликнулась Надежда.
Вожделенное красное платье висело на вешалке в пустой квартире с темными окнами. И не было никакой возможности достать его оттуда. Тогда хоть хлеба купить, что ли?
– За мной, девчонки! – решительно рявкнула Татьяна Воронина.
И взбудораженные женщины, шумно лопоча, дружной стайкой полетели за ней следом.
А Константин Иванович Мельников смотрел в эту минуту в экран телевизора. И ничего там не видел. Константин Иванович о чем-то напряженно думал.
– Нина, а что еще Анечка тебе сказала? – крикнул он, перекрывая хриплым басом шумные кухонные звуки.
– Да ничего, только поздравила с наступающим Новым годом, сказала, что будет праздновать с друзьями, вернется домой к двум часам. Говорит, что очень устала, хочет отдохнуть. А утром к нам обещала прийти с подарками. А что ты спрашиваешь? Она же и с тобой разговаривала.
Нина Яковлевна неожиданно возникла в дверях, шумы стихли, и последние слова прозвучали ясно. Константин Иванович нахмурился.
– Нинуша, а давай сюрприз сделаем нашей Анечке. Встретим Новый год, посидим, выпьем немножечко, потом пойдем, погуляем, и прямиком к Анечке, с подарком. Так хочется ей приятное сделать. Она нам рада будет, – сказал Константин Иванович, отводя глаза от экрана и одновременно от пытливых глаз Нины Яковлевны.
Ему не хотелось, чтобы жена догадалась о тайных мыслях. Но жена уже все знала, прочитав потаенное по насупленным бровям Константина Ивановича.
– А вдруг она задержится у друзей, припозднится, и что, мы под дверями стоять будем, как разбойники? – Нина Яковлевна укоризненно покачала головой.
– Так мы же все равно гулять пойдем, вот и зайдем, не будет Анечки – и айда обратно. Тогда до утра подождем, – проворковал нежный отец.
– Ой, старый, ты все не можешь угомониться, дочке уже скоро тридцать, а ты бы все баюкал да нянчил ее, – вздохнула Нина Яковлевна.
– А тебе тяжело до дочкиного дома дойти, – взвился Константин Иванович, – она ведь специально квартиру рядом с нами купила, чтобы в гости ходить было удобнее. Так мы же видимся раз в году. Анечке вечно некогда, она много работает. А сегодня – праздник. Можно всю ночь колобродить и никто не осудит.