Я подарю тебе ребёнка

Малиновская Маша

Так и губы Захара мягко прикасаются к виску, оставляют невесомую дорожку прикосновений на скуле и щеке, а потом игриво прихватывают кончик носа.

— М-м… — довольно потягиваюсь и жмурюсь, словно кошка, пригревшаяся на солнышке, подставляю под поцелуй губы.

Через секунду ожидания их накрывают губы Захара. Удивляюсь вдруг взявшемуся напору, но тут же сдаюсь ему, позволяя его языку хозяйничать у меня во рту. Обвиваю руками его шею, притягивая ближе, выгибаюсь, подставляя под сладкие поцелуи свою.

Знаю,

что нельзя. Помню. И Зернов помнит. Поэтому замирает надо мной. Прерывает поцелуй, но всё ещё позволяет дышать им. Я продолжаю нежиться, так и не открыв глаза. И тут…

— Полина.

Знаете, как в кино: в поезде кто-то срывает стоп-кран, и весь состав резко тормозит, скрипя колесами по рельсам и высекая искры. Так и моё возбуждение. Надеюсь, это не такой творческий способ напомнить, что мне нельзя.

— Я Вика, — отвечаю как можно ровнее и открываю глаза.

— Я помню, — усмехается Зернов, продолжая нависать сверху. — Мне имя нравится.

— Извини, что разочаровала.

Та ещё приятность, блин. Упираюсь ладонями ему в грудь, пытаясь оттолкнуть, но Захар и не думает поддаваться. В глазах пляшут смешинки в ответ на мой прямой и грозный взгляд. Смешно ему?

— Вик, я, конечно, знаю, что у беременных отекают не только ноги, но и мозги, — клюёт поцелуем в нос, продолжая удерживать под собой, а я пытаюсь хотя бы отвернуться. — Но я об имени для нашей дочери. Но если тебе нравится другое, я нисколько не настаиваю…

— Дурак! — бью его кулаком в плечо и сама смеюсь. — Ну и шутки у тебя.

— Какие шутки, мне правда имя нравится, — снова смеётся и откатывается на соседнюю подушку, смотрит на меня, подперев рукой голову.

Я тоже ложусь на бок, мощу голову на подушку и смотрю на Зернова. Интересно, стань мы парой ещё в школе, насколько бы изменились наши жизни? Скольких бы ошибок удалось избежать? А вдруг наоборот — наделали бы больше. Кто знает, почему жизни складываются именно так, а не иначе. Наверное, у судьбы на всё свои планы.

— Я ещё не думала над именем для малышки, но мне нравится Полина. Поля, Полюшка, — перекатываю созвучия на языке, — определённо нравится.

— Ещё подумаем, но на заметку возьмём.

— Однозначно.

Так не хочется выбираться из постели, но нас ждут родители Захара. Ехать к ним больше часа, нужно ещё в магазин заглянуть, не с пустыми руками же.

Пока я принимаю душ, Зернов делает бутерброды и кофе. Не забывает несколько раз, пока собираемся, припечататься поцелуем. Мне определённо нравится, как он смотрит на меня, как прикасается к животу, нежно скользя ладонью, как темнеет его взгляд. Даже волнительная встреча с его родителями отходит на второй план.

Кажется, я влюбляюсь. Крепко, вязко, по-настоящему. Оказывается, это не всегда происходит в первого взгляда, иногда чувства будто вырастают. Сначала росточек, маленький

и едва заметный, потом его удобряют забота, уважение, дружба, а потом оказывается, что росточек набирает силу, наливается, живёт, и тогда становится понятно, что это так родилось новое, настоящее чувство.

Говорить о нём я пока не решаюсь, но уже хорошо осознаю, что для меня Зернов больше не просто школьный товарищ или случайный любовник с последствиями. Не просто тот, кто подарил мне ребёнка. Это человек, к которому у меня есть, да-да, уже совершенно точно есть чувства.

В супермаркете я долго думаю, что же взять с собой. Торт, ореховых рулет, набор пирожных… Уверена, до них-то и очередь вряд ли дойдёт. Тётя Галя, поди, всю ночь готовила.

— Слушай, Вик, — говорит Зернов, когда мы уже подъезжаем, — спасибо, что согласилась на встречу. Для мамы это важно.

— Ну конечно, о чём речь.

— Просто она может быть… слишком активной, понимаешь?

— Захар, перестань нервничать, — кладу ладонь ему на плечо. — Я прекрасно помню твою маму, такой уж она человек. Ей нужно быть в курсе, давай позволим ей. Ну хотя бы в том объёме, в котором нас самих устроит.

— Главное, чтобы она думала, что этот объём полный, — смеётся.

Мы вспоминаем школьные годы и праздники, к которым она помогала нам готовиться. День Валентина, к примеру, в восьмом, когда на дискотеке в классе после сладкого стола нам всем так хотелось остаться без надзора взрослых. Тётя Галя же нерушимо была рядом.

— Третьякова к тебе тогда так и не решилась подойти, — хихикаю. — Она с сентября на тебя глаз тогда положила. Всё гадала на РОНГЛИС*, сзади тетрадки исписывала. Четырнадцатое февраля ждала с нетерпением, а тут твоя мама.

— А Буряков всё тебя провести хотел, но я сказал, что за гаражами, через которые придется идти к твоему дому, стая бродячих собак, и они почему-то не любят рыжих.

Становится так смешно от нелепости причины, что я даже начинаю икать. Приходится тянуться к рюкзаку за водой.

— Ты знал, что этот чувак меня жутко раздражал. Спасибо, что отшил.

— Обращайся, — пожимает плечами Зернов и ухмыляется.

У родителей Захара небольшой коттедж в частном секторе. И когда мы подъезжаем, нас на улице уже ждут. Мать, отец и с ними какая-то невысокая женщина.

— Разве у тебя есть сестра? — удивляюсь.

— Это двоюродная. Мамина племянница — Катя. Она вообще из Волгограда, мама как раз писала, что обещала приехать в гости.

Зернов тормозит у ворот, выходит сам и помогает выйти мне. Волнение отдаётся лёгким покалыванием в кончиках пальцев, но это хорошее волнение.

— Вот это ты выросла девочка! — восклицает тётя Галя, подходя вплотную и сканируя меня взглядом с ног до головы, понятное дело, особо задерживаясь на животе. — Ну красавица!