Я прав - вы заблуждаетесь
Шрифт:
Как же это происходит? Нарисуйте на листе бумаги несколько небольших окружностей. Каждая из них представляет конкретное состояние активности в мозге. Каждое состояние (при прочих равных условиях — позднее мы увидим, как условия могут различаться) постепенно потеряет активность вследствие утомления, и на смену ему активизируется новое состояние. Сообразно этому соединим первую взятую нами окружность с какой-нибудь другой посредством прямой линии и пометим линию двумя параллельными короткими штрихами, которые будут означать, что это предпочтительный маршрут перехода от состояния к состоянию. Однако если рассматриваемое второе состояние, в свою очередь, только что уже было активным, оно может быть слишком усталым, чтобы отреагировать на возбуждение, посему нам нужен альтернативный переход от состояния
Как бы мы ни соединяли окружности, наше путешествие от окружности к окружности всегда рано или поздно закончится циклом, или петлей (иногда двумя). Иными словами, все состояния в рассматриваемой системе переходят в стабильное (циклическое) состояние. В этом нет ничего удивительного. Это естественное поведение самоорганизующихся систем в деле перехода от нестабильных состояний к стабильным. Результатом становится стабилизация большого многообразия входных сигналов в качестве одного и того же паттерна. Это и называется широкой водосборной площадью.
Первоначально, для целей выживания, данный механизм широкой водосборной площади таил в себе огромные преимущества. Однако затем стали выявляться и значительные недостатки, от которых страдает наша цивилизация.
Инуиты (которых также иногда именуют несколько оскорбительным словом «эскимосы»), живя в своих жилищах-иглу, имеют привычку в холодные ночи согревать друг друга своими телами. Когда многим людям приходится сожительствовать в несколько стесненных условиях, отношения между ними приобретают особое значение и отличаются тонкой организацией. В этой связи я нахожу, что инуитский язык приобрел богатые возможности для передачи нюансов человеческих отношений. У них есть около 20 слов для описания снега, который является неотъемлемой частью их жизни. Что касается сферы человеческих отношений, в инуитском языке имеется более 20 слов для описания всего диапазона чувств между ненавистью и любовью. Например, есть слово (о нем я упоминал ранее), значение которого равносильно высказыванию: «Ты мне очень нравишься, но я не пошел бы с тобой охотиться на тюленя».
Подумайте о практическом аспекте такого богатства в смысловой нагрузке слов. Подумайте о его значении для человеческих, деловых («Ты мне очень нравишься, но я не доверяю тебе ни капли») и международных отношений («Мы с вами, безусловно, враги, но нам обоим доверена эта планета, — заметил как-то Говард Бейкер [13] , — и потому мы должны обеспечить ей сносное существование»).
Но у нас нет такого богатства. Английский язык (как и многие другие) чрезвычайно беден в этом отношении. У нас есть слова «любить», «ненавидеть», «нравиться», «не нравиться», «доверять», «не доверять». У нас есть слова «друг» и «враг». Нам приходится обходиться такими грубыми паттернами, и каждый из них имеет очень широкую водосборную площадь. Проблема еще более усугубляется явлением центрирования, к описанию которого я вскоре приступлю.
13
Бейкер Говард — бывший сенатор-республиканец от штата Теннесси, руководитель администрации президента Рональда Рейгана (1987–1988), а также бывший посол США в Японии (до января 2005 года). — Прим. перев.
Есть причина, по которой английский столь беден для выражения смысловых значений. Английский язык — это язык, богатый на выражения, язык для описания процессов. Это значит, что мы можем должным образом описывать посредством комбинаций слов, фраз и прилагательных обширный диапазон эмоций, лежащих между любовью и ненавистью. Это хорошо для литературы и поэзии, но абсолютно бесполезно для восприятия. Описание — это одно, а восприятие — другое. Описание описывает восприятие, которое уже имело место. Восприятие же — это то, что происходит прямо сейчас. Нам нужны более богатые и сочные паттерны прямо сейчас, для текущего момента, а не пути описания нюансов того, что уже в прошлом.
В результате люди, говорящие на английском языке, оказываются заложниками богатой экспрессивности этого языка, а ведь английский язык имеет столько защитников. Статический немецкий и сложный для восприятия японский поначалу кажутся грубоватыми, однако на деле предлагают больше возможностей для сиюминутного восприятия. Результатом этого может являться более высокий прагматизм соответствующих наций.
Ключевой момент здесь состоит в том, что описательная способность — это далеко не одно и то же, что способность уловить мгновение восприятия.
Представьте себе местность (ландшафт) с несколькими крупными бассейнами рек. Все оказывается рано или поздно в той или иной реке. Представьте себе другой ландшафт с большим количеством меньших бассейнов, дренирующих в различные реки. Мы могли бы назвать такие концепции, являющиеся очень обширными водосборными площадями, стоками или западнями. Слоновая западня — это яма в земле с отвесными стенами. Слон проваливается в такую западню и не может выбраться наружу.
Наше цивилизованное мышление полно таких огромных концептуальных ловушек, как свобода, справедливость, демократия, империализм. Практически невозможно подумать о чем-либо другом по соседству с этими ловушками, поскольку немедленно оказываешься затянутым в общепринятые паттерны, с которыми невозможно поспорить. Если вы оспариваете демократию, вы, должно быть, фашист (еще одна ловушка). Если намекаете на социализм, вы, должно быть, марксист. Как у грибников в Англии, у нас очень мало приемлемых «диких» концепций. Французские грибники признают гораздо больше видов грибов. Это стало необходимым в силу коммуникационных потребностей демократии.
Теперь мы подходим к феномену «центрирование», который тесно связан с понятием «водосборная площадь». Это значит, что, какой бы широкой ни была водосборная площадь, как только нечто оказалось в ее пределах (как нечто находящееся неподалеку от гравитационного поля черной дыры), оно будет затянуто прямо в ее центр. Иными словами, паттерны имеют дело с вещами, очищенными от любых оттенков и нюансов, которые могли быть присущи им вначале. Посему преступник — это преступник и еще раз преступник.
Разумеется, мы все знаем, что цель цивилизации и образования — разбить данные грубые категории на более тонкие и сложные по составу подклассы и подгруппы. Так почему же это не работает, как спросила молодая девушка у своей бабушки, когда та накладывала крем от морщин?
За объяснениями вновь обратимся к фразе «стремятся разбить данные грубые категории на более тонкие и сложные по составу подклассы и подгруппы». Ключевое слово здесь — «разбить». Следует вспомнить греческих мыслителей и Аристотеля и взглянуть на основания нашей логики. Речь идет о категориях, классах и членах множества. Но категория превыше всего. Итак, мы имеем общую категорию преступника и стремимся разбить ее на подкатегории. Совершенно ясно, что есть разница между человеком, который незаконно торгует акциями, располагая информацией, так сказать, из первых рук, и серийным убийцей, орудующим бензопилой. Но не такая уж большая разница, поскольку, даже если мы имеем в виду эти концепции, мы все же памятуем об общей категории преступника.
Как иначе мы могли бы поступать? Вместо широких категорий, которые разбиваются на более конкретные паттерны, мы могли бы пользоваться богатым разнообразием паттернов. Заметив сходные черты между рассматриваемыми классами, мы не стали бы объединять эти сходные черты в сводные категории (что является самой основой логической системы, рожденной философами-греками), но использовали бы их в чисто практической плоскости («у всех этих людей сломана нога, так что мы, наверное, сможем наложить гипс каждому из них»). Я вернусь позднее к тем серьезным проблемам, которые вытекают из нашей привычки к категоризации, которая усугубляет недостатки паттерн-систем.