Я промазал, опер – нет
Шрифт:
А ведь я очень близко подошел к роковой черте. И если бы не Дарья, лежать бы мне сейчас в темном лесу с простреленной головой.
– Я... Я сейчас все объясню! – постыдно, как последний слабак, рыдал Хряпов.
– Что ты мне объяснишь?.. Откуда у тебя фотографии?
– К-какие фотографии?
– Где Олеся с Акимчевым? Фотомонтаж? Говори, сука, или убью!
– Нет, не монтаж!
– Ну все, молись, падла!
– Нет, нет! Обман там был! Девку нашли, очень похожую на Олесю...
– Леру?
– Нет, Лера не так похожа. И Лера своя... А
Теперь я понимал, почему Хряпов принимал меня в темном кабинете. И прожектором ослепил меня неспроста, чтобы зайчики в глазах запрыгали... Да и хмель в голове играл, потому и не смог я разглядеть подделку...
А ведь должен был догадаться, что не мог быть Акимчев с Олесей. Иначе бы у него имелась ее фотография, тогда бы он не стал посылать на охоту Оксану, ориентируя ее по ксероксному снимку из паспорта. А ведь именно такое фото я обнаружил в поезде, в купе, где ехала киллерша. Именно такое, потому что другого у нее не было... А ведь не вспомнил, не сопоставил, не свел концы... Может, и правда рано мне быть майором?..
– Значит, не предавала меня Олеся! – раненым медведем взревел я.
– Нет... Но я ее не убивал... Я тебе сейчас все объясню...
– Пошли, на воздухе объяснишь.
Я открыл дверь, высунул ногу из машины, выбрался из нее, а Хряпова подтащил к тому месту, где прежде сидел сам. На этом и остановился.
– Все, больше никогда! – протяжным стоном вырвалось у меня из груди.
– Что никогда?
– Никогда больше не буду убивать!.. Это в последний раз!..
Я выстрелил Хряпову в правый висок. И когда он безжизненно завалился на бок, тщательно протер пистолет и вложил ему в руку.
Олеся была отомщена. А вместе с ней все, кто погиб от рук нанятых этим подонком людей... Но мне почему-то совсем не стало легче. Все-таки месть – это не то блюдо, которым можно насытиться...
А легче мне стало от мысли, что больше Хряпов ни на кого не нашлет смерть. Но это уже не столько месть, сколько чувство исполненного долга...
Я знал, что буду делать дальше. Выйду на дорогу, ведущую в город, остановлю машину, доберусь до гостиницы, соберу свои вещи и сразу же отправлюсь в Черногайск. Хватит с меня Москвы, сыт ею по горло...
Но далеко от лимузина мне уйти не удалось. Откуда-то из-за поворота навстречу мне вынырнул автомобиль, осветил меня фарами. Я свернул с дороги, бросился в кусты, но машина остановилась, и я услышал знакомый голос:
– Петрович!
Меня звала Дарья. И в ее голосе было столько же строгости, сколько и нежности.
Я остановился, пошел на голос и увидел ее. Она стояла возле автомобиля, своими контурами подозрительно напоминающего «Форд Фокус». А рядом с ней маячил мужчина, подозрительно напоминающий Ветрякова.
– Здорово, Петрович!
Да, это был Василий. Он шагнул ко мне, протянул руку, которую я тут же взял на прием и заломил за спину так, что парень едва не взвыл от боли.
– За что?
–
– Это не я, это Глыжин придумал. Сведи, говорит, Петровича с Хряповым, обязательно что-нибудь получится... Больше не буду, честное слово!
– Он больше не будет, – тронув меня за плечо, сурово посмотрела на меня Дарья. – Где Хряпов?
– Там. Телохранителей своих пострелял. И сам застрелился.
– Ой ли! – подозрительно сощурилась она.
– Не веришь, сама посмотри, там все предельно ясно.
Утром следующего дня в лесу, недалеко от Новорижского шоссе, были обнаружены четыре трупа, в том числе и господина Хряпова. Чуть погодя, примерно в километре от этого места, был найден и труп его компаньона Акимчева. Я же к этому времени лежал на верхней полке в душном купе поезда Москва – Черногайск и думал о том, что пора переходить на более спокойную работу. И еще меня терзала мысль, что я страшно виноват перед Дарьей. Смогу ли оправдаться перед ней? Да и стоит ли?..
Эпилог
Белый снег, белое платье и белая фата... Чужая свадьба, чужая невеста... Анька Митрохина выходила замуж за первого парня на деревне. Санька Фокин – лучший работник, лучший тракторист, лучший гармонист... вернее, диджей на сельской дискотеке.
Деревня у нас большая, и люди работящие, потому и клуб лучший в округе. Там все как в городе, ничем не хуже, и парни на отцовских «Ладах» приезжают, чтобы девчонок потом по домам развозить... Но сегодня в большем почете трактора. Потому что Санька так захотел. Он и невесту свою из загса на тракторе в клуб везет. Золотые кольца на крыше, ленты, шары. Мороз на улице, но дверь в кабину открыта, Анька хохочет, перекрикивая треск мотора, фата развевается, щеки румяные. Один трактор, второй, третий, за ними «ЗИЛ» с будкой, грузовой «КамАЗ»... Не просто свадебный кортеж, а демонстрация сельхозтехники.
И ведь не смеяться над этим нужно, а радоваться. Гордятся люди тем, что работают на селе, значит, поднимается деревня, значит, будет у нее будущее...
Меня на свадьбу не пригласили, и вовсе не потому, что я, как участковый, не достоин уважения. Дело в том, что Анька имела на меня виды, как, впрочем, и я на нее. Но не смог я с ней сойтись. Вроде бы и тянуло меня к ней, но что-то удерживало. Что? Память об Олесе? Может быть, хотя и не было в том уверенности... Может, Дарья? Но ведь она далеко-далеко, и не было у нас романа как такового. Но ведь я часто думал о ней...
Не сложилось у нас с Анькой. Зато ей повезло с Фокиным – молодой парень, озорной, малопьющий. Я искренне желал им счастья. А то, что на свадьбу меня не позвали, так нет у меня времени на веселье. Зима на дворе, лучшее время для того, чтобы заготавливать лес. Дерево спит – в самый раз рубить его на бревно. Вот я и стараюсь – вожу, пилю, обтесываю. Братья помогают, отец... А материал знатный – сибирская лиственница. Если сруб из такого дерева на прочный фундамент поставить, сноса ему никогда не будет...