Я рожу тебе детей
Шрифт:
Он позволил ей раздеть себя, когда она уже извивалась и стонала в его руках. Он дал ей возможность потерять голову.
Кожа к коже — горячее, обжигающее, упоительное соприкосновение. Его руки властвовали, исследовали, задевали самые чувствительные Лерочкины точки. Олег забрасывал их в память, как дрова в печь. Это позволит их пламени вспыхнуть ярко, до небес, когда придет время.
Он довел ее пальцами до экстаза и наслаждался Лерочкиной дрожью, гортанным вскриком, натянутым, как струна телом, что сотрясалось
Ему досталась очень страстная штучка — он мог это признать. Радость вила в душе гнездо, вырывалась наружу. И от избытка чувств Олег готов был творить чудеса — дарить своей женщине сплошное наслаждение. А вынужден был причинить боль, когда вошел в нее одним точным движением и замер, давая привыкнуть, смириться, осознать.
— Потерпи, моя девочка, — прошептал он, уже почти ничего не видя перед глазами: темная тяжелая пелена вожделения закрывала разум, затмевала рассудок, мешала связно мыслить, но он еще держался изо всех сил, пытаясь не выплеснуться после первого же толчка.
Лерочка обхватила его ногами, прижала к себе, впилась пальцами в предплечья, и он услышал ее призывный зов сирены, пошел за ним, бился, как зверь, что попал в клетку, но рвался не на свободу, а к освобождению, когда плен становится не мукой, а наслаждением, ярким солнцем, а не темницей, горным ручьем, что способен пробить себе дорогу сквозь неприступные скалы.
Он просунул руку меж их телами, снова довел Лерочку до сумасшедшего наслаждения, одновременно отпуская себя, позволяя наконец-то взойти на вершину, чтобы рухнуть вниз — с упоением, радостью, ощущением полной свободы.
Глава 48
Он не пират, нет. Он сумасшедший сталкер, способный убить и воскресить, заставить умолять и кричать, получать удовольствие и освобождаться от оков.
Я никогда не думала, что это так прекрасно. Я никак не ожидала, что буду лежать под тяжелым мужчиной с блаженной улыбкой на лице.
Мне не хотелось, чтобы он поднимался. Открывал рот. О чем-то говорил. Я бы хотела, чтобы мы лежали в объятиях друг друга вечно.
К сожалению, всему приходит конец.
Олег пошевелился. Я поцеловала его в висок.
Между ног пульсировало и саднило, но боль мешалась с удовлетворением, поэтому грех жаловаться.
— А теперь в душ, — сказал он, подхватывая меня на руки. Легко, будто я ничего не весила.
Я завизжала от радости, какой-то эйфории. Обняла его за шею и болтала ногами, как пятиклассница.
Я не стыдилась наготы, не чувствовала неловкости. Никогда не думала, что могу быть такой. Особенно с человеком, которого почти не знаю.
Но за то время, что мы с ним знакомы, кажется, я уловила саму суть: он надежный и порядочный. Он даже нелюбимую жену бросить не смог. Не
У нас с Олегом был самый теплый и душевный вечер и такая же, наполненная нежностью ночь. Он больше не тронул меня. Да и я вряд ли могла бы еще раз выдержать его напор. Но засыпать в объятиях мужчины оказалось приятно: я наконец-то была не одинока.
Утром я проснулась оттого, что кто-то ходил по моей квартире. Сонный мозг нехотя вспоминал, что случилось накануне.
Мы переспали со Змеевым. Он остался у меня ночевать.
Не открывая глаз, я прокручивала в голове немое кино: нравится ли мне, что я не одна сейчас? Что другой человек хозяйничает на моих квадратных метрах? Готова ли я к этому? Ведь вряд ли он оставит меня в покое и будет появляться, к примеру, раз или два в неделю. Смогу ли я выдержать, привыкнуть? Вряд ли Змеев согласится исполнять «супружеский долг» и уезжать среди ночи к себе домой.
Все эти мысли показались мне немного гадкими, а я сама в собственных глазах выглядела, как усталая женщина с большим жизненным опытом.
— Проснулась? — на пороге спальни — Олег. Сияет. Бодрый и улыбчивый. А я лохматая, сонная, голая.
— Привет, — улыбнулась ему и поняла: загораюсь, в груди что-то растет и ширится под его взглядом — мужским и восхищенным.
— Завтрак в постель? — в уголках его губ — провокация и намек на улыбку.
— Лучше традиционно, — пробормотала, желая зарыться в одеяла и спрятать голову под подушку.
Он понял мое смятение, кивнул, ретировался, а я вздохнула облегченно, метнулась в душ, чтобы привести и себя, и мысли в порядок.
— Я не большой умелец, — повернулся Олег от окна, как только я вошла в кухню, — проще было заказать что-нибудь, но я решил, что лучше сам.
Волнуется. И от этого снова в душе буря — до слез, которым я не даю пролиться, но он снова считывает все с моего лица, наверное.
— Ну, что ты, Лер, — делает шаг вперед, обнимая меня бережно. — Испугалась? Откат пошел, да?
Все-то он понимает…
— Я могу уехать, оставить тебя, чтобы пришла в себя, но давай мы и это переживем вместе?
— Не надо уезжать, — помотала головой, пряча лицо у него на груди. — Я сейчас… подожди немного, ладно? И не отпускай пока меня.
— Не отпущу, — сжимает покрепче, и слова его звучат, как клятва.
— Нам еще к твоим родителям, — напомнила, поднимая лицо. Он чутко ловил мои желания — поцеловал так, как мне и хотелось.
Он все делал правильно, мой Олег Змеев. Не фальшивил, не ошибался, а главное — не лицемерил. Может, поэтому легкость вернулась в наши отношения, и мы наконец-то позавтракали — кофе, чай, бутерброды. Он старался. Для меня. И я это ценила.