Я сломалась и падаю вниз
Шрифт:
А вот Верютину не повезло. Он взял дичь в зубы, заломил ей крылья, а вот на пояс подвесить не смог. Мужик не упирался, с покорностью подставил руки под стальные браслеты, но, когда Валера снял их, вдруг сильно дернулся, столкнул его с себя, локтем ударил в лицо и бросился бежать. Матвей в это время занимался своей добычей и не смог сразу же броситься в погоню. Перспектива гнаться за двумя зайцами его не устраивала, поэтому он сначала захомутал одного и только затем, пока Валера приходил в себя, кинулся за другим.
Мужик бежал к своей машине, и Матвей, в принципе, успевал его
Тут появился и Верютин. Он решил, что Матвей нуждается в помощи, полез его выручать, а тем временем беглец ушел. Он сел в свою машину, задом объехал «девятку» Матвея, развернулся и был таков.
Его дружок тоже подался в бега. Со скованными за спиной руками он бросился в сторону леса, но ноги этого типа увязли в мякоти вспаханного поля. Да и Верютин со своей прытью не оставлял ему шансов. Он сбил беглеца с ног, схватил за шиворот и, отыгрываясь за свое поражение, ткнул носом в землю. Только затем Валера потащил его к машине.
Ночь за окном, всем спать пора, в том числе и лампе дневного света под потолком, но ее заставляли работать, поэтому она возмущенно гудела. Матвей должен был допросить задержанного, из-за которого ему пришлось стирать свои джинсы и чистить от грязи пиджак. Да еще и туфли у него ненадежные. Как бы подошва, посаженная на суперклей, не отошла, набравшись влаги.
— Ну, сколько раз вам говорить, товарищ капитан, не знал я, что вы из милиции, — твердил задержанный.
Мужик крепкого сложения. Невысокий, кряжистый, голова бритая, лицо грубое, задубелое на холодных лагерных ветрах. Уголки глаз у него были опущены вниз, а скулы сильно выражены — и это при неразвитой лобной части. Нос толстый, мясистый. Уши по своей форме напоминали человеческий эмбрион и не имели мочек. Видимо, кто-то из его дедушек или бабушек болел сифилисом.
— «Товарищ капитан»? А почему не «гражданин»?
— Зачем «гражданин»? Что я такого сделал?
— У тебя пятилетка строгого режима на лбу нарисована.
— Ну и что?
— Сидел?
— Э-э…
Задержанный не хотел признавать свое уголовное прошлое, но прекрасно понимал, что установить его будет несложно.
— Мы ведь пальчики твои пробьем.
— Да чего там пробивать?.. Да, мотал срок. Ковальков Семен Эдуардович, одна тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения, статья сто семнадцатая, часть вторая, пункт «д», семь лет лишения свободы в колонии строгого режима.
— Вот видишь! А еще спрашиваешь, что ты сделал. Людей истязал, да?
— Так это когда было! Отмотал я свое! — буркнул Ковальков, угрюмо глядя себе под ноги.
— Что там за пункт «д»? — Матвей постучал пальцами по Уголовному кодексу.
— Пытки.
— Кого же ты пытал?
— Да не важно.
— А здесь кого пытать собирался?
— Никого.
— В Стахановском поселке что делал?
— Где?.. — не понял Ковальков.
— Поселок на улице Стаханова.
— Там, где новорусы живут? Ну, блин, командир, ты загнул! Какие ж там Стахановы! Рокфеллеры,
— А ты к дочке Рокфеллера приехал?
— А она что, там живет? — хмыкнул Ковальков.
— Да, под именем Сумароковой Елены Евгеньевны.
— Да? Хотел бы познакомиться.
— А чего не заглянул к ней? Стоял под ее окнами до глубокой ночи, а в гости так и не зашел.
— Так не знал я, да она и не приглашала.
— В поселке что делал?
— Так работу мы искали. Для этого сюда и приехали. Дома строим, отделываем.
— Ночью работу искали?
— Мы с вечера заехали, вот и решили в машине до утра подождать. Новорусы по своим делам потянутся, мы бы поспрашивали, может, кому-то там ремонт надо сделать.
— Ты уже пытаешься сделать ремонт моего головного мозга, — заявил Матвей. — Только лепнина у тебя чересчур тяжелая, отваливается.
— Нет, работу мы искали.
— Как друга зовут?
— Толик… Толик Михайлов.
— На ходу имя и фамилию придумал? — догадался Матвей.
— Нет, не придумал. — Ковальков покачал головой, глядя в сторону.
Увы, но мужик мог плести лапти сколько угодно долго. Липового лыка у данного фрукта полная голова. Вот если бы Матвей смог взять его дружка, снять показания с одного, с другого, потом сравнить их, после чего устроить очную ставку!..
— Машина чья?
— Толика.
— Личная?
— Да.
— А кто такой Самуилов?
— Не знаю. — Ковальков пожал плечами.
— Машина на него зарегистрирована.
— Откуда мне известно, на кого она оформлена? Мы с Толиком всего два дня знакомы.
— А почему не три?
— Да не вру я!
— Где ты с ним познакомился?
— Я на Саратовской улице стоял…
Матвей устало махнул рукой. Есть на Саратовской улице пятачок, где тусуются таджики, узбеки, предлагая себя в оплачиваемое рабство. Да и братья-славяне там попадаются. Так что теоретически Ковальков мог торчать на этом пятачке и там познакомиться со своим дружком. Только Матвей не хотел слушать это вранье.
— Значит, по сто семнадцатой статье сидел? Кого истязал?
— Да так…
— Документы твои где?
— У Толика. Он бригадир.
— Сам откуда?
— Из Москвы, — не очень охотно ответил Ковальков.
— Там тебя и осудили?
— Да.
— В каком году?
— В девяносто восьмом.
— Что в Москве делал? Бандитствовал?
— Нет.
— Я ведь все узнаю.
— Не то чтобы очень. Так, ошибки молодости. Друзья попросили, надо, говорят, с крысой одной потолковать. Он, мол, деньги занял и не отдавал. Я его прижал, бабки, спрашиваю, где…
— Значит, бандитствовал. Что за бригада?
— Да я не знаю.
— Друзья под кем ходили? — Матвей совсем невесело усмехнулся.
— Да я точно не помню.
— Я ведь с утра в Москву звонить буду.
— Так Стригун у них за главного был.
— У них?
— У них.
— Не у тебя?
— Нет, не у меня.
— И не у Толика?
— Толик здесь точно ни при чем!
— Сам он откуда?
— Кто, Толик?.. Местный он.
— Где живет?
— Не знаю.
— Два дня назад с ним познакомился?