Я спас ссср! том iv
Шрифт:
– Вот это да… – я удивился – А мне Вика ни слова не сказала.
– Да там не о чем беспокоиться – махнула рукой прЫнцесса – Он начал круги вокруг нее наматывать. Тогда наши парни его отловили и провели разъяснительную беседу. Клялся, божился, что не знал о вашем романе. Веришь?! Если весь курс только про вас и говорит? А эти олухи ему поверили. Теперь он уже с ними решил отношения наладить – все про клуб их выспрашивал, в болиды записался, потом вон статью про свой ЛГУ накатал. Кстати, хорошая. Так мало того, он теперь к Ольке Пылесосу аккуратно клинья подбивает, а эта дуреха и растаяла. Хотя по мне – его цель наш журнал.
– Может, ты преувеличиваешь?
– Пообщаешься с ним – сам поймешь. Он столичный лощеный красавчик, зачем ему Олька-простушка?
– А почему мажором его назвала?
– Так он мажор и есть. Отец какая-то шишка, снял сынку хату на Горького. Антоша там постоянно вечеринки устраивает. Нас тоже звал пару раз, но я парней не пустила и сама не пошла. Мутный он…
В том, что Антон Пилецкий действительно далеко не прост, я смог убедиться на следующий день, когда заехал на родной журфак уладить свои дела с учебой. Сначала получил в кассе стипендию за два месяца, потом сдал в деканат справку из больницы, и взял там расписание зачетов и экзаменов на зимнюю сессию. Оценил объем предстоящей зубрежки, мысленно взвыл, и пошел к Заславскому договариваться о досрочной сдаче в удобное для себя время – зачеты начинались уже через месяц. Свободное посещение он мне еще в сентябре разрешил, так что теперь нужно договориться об экстерне. Заодно с ребятами ситуацию уточнить – можно ли им тоже зимнюю сессию раньше времени сдать?
Ян Николаевич был занят, секретарь предложила мне погулять где-нибудь минут двадцать, и я, недолго думая, отправился к куратору нашего курса – Степану Николаевичу. Кто лучше него знает, что происходит сейчас на 4-м курсе журфака?
– Ну, рассказывай, главарь бунтовщиков, как до такой жизни докатился? – смеясь, пожимает он мне руку.
– А чего сразу главарь-то? – делаю я шутливо-обиженное лицо – Я так, рядом стоял, патроны подносил.
– То есть, про бунтовщика ты даже и не отрицаешь?
– Кто я такой, чтобы спорить с товарищем Краськовой? Раз она указала в своей телеге – бунтовщик, значит, так оно и есть.
– Да уж… – сразу переходит на серьезный тон куратор – Совсем Ираида мозги растеряла. Донос писала на тебя, но метила-то она явно в Заславского.
– Я тоже так подумал.
– И что делать собираешься?
– Не знаю, всю голову уже сломал. И промолчать нельзя, и со скандальной бабой связываться не хочется. А на плечи Заславского это все перекладывать как-то не по-мужски.
Мы помолчали немного, обдумывая непростую ситуацию.
– А здоровье-то как?
– Иду на поправку. Дома сейчас долечиваюсь.
– А что с журналом вашим? – поинтересовался Степан Николаевич и потянулся к электрическому чайнику, втыкая его в розетку.
– С этим полный порядок!
Гордо достаю из портфеля первый номер «Студенческого мира» выданный нам вчера в редакции. Размашисто подписываю разворот «На добрую память нашему дорогому куратору Степану Николаевичу от благодарных студентов. А Русин», вручаю с шутливым поклоном.
– Считайте, вы одним из первых в МГУ его увидели. И ваш вклад в этот журнал тоже есть, Степан Николаевич.
– Да, ладно тебе… – мужик по-настоящему растроган, явно не ожидал от меня таких слов. С удовольствием разглядывает девчонок в бикини на обложке.
– А кто нас, желторотиков, опекал три года? От скольких ошибок уберегли?
– Что-то вы больно быстро из желторотиков в зубастиков у меня превратились! Я вас этому точно не учил.
– Вы про митинг? А что нам еще оставалось? Промолчали бы и еще неизвестно чем бы все закончилось.
– Это да…
Степан Николаевич, не спрашивая, наливает мне чай, достает из стола бумажный пакет и высыпает на тарелку разноцветные куски постного фруктового сахара. Забытая с детства сказка… а когда-то я за него душу готов был продать, так любил это незамысловатое лакомство. Сидим, умиротворенно пьем чай… Хороший все-таки мужик наш Степан Николаевич, хоть и простоват без меры. Вспоминаю, какие над ним наши студенты каверзы учиняли – от стыда кровь к щекам приливает. Да и сам я не без греха – одна майская шутка про сына Кеннеди чего стоила, мужик-то все за чистую монету принял. И хоть бы раз он что кому припомнил. Посмеется вместе со всеми, пальцем погрозит и на этом все. А шутникам потом и самим стыдно становилось за свои розыгрыши над простодушным куратором.
– Слышал, ты жениться собрался?
– Собрался. Чего время терять, уведут еще.
– Виктория девушка серьезная, одобряю… А заявление на комнату в семейном корпусе вы написали уже? – забеспокоился сердобольный Степан Николаевич – Срочно пишите! Пока еще места свободные есть.
– Да, у нас вроде есть, где жить. Пока не гонят – и тут же перевожу разговор на интересующую меня тему – А что я слышал, у нас на курсе неожиданное пополнение случилось?
– Ты про Пилецкого что ли?
– Ну, да. Что за парень?
Куратор молчит некоторое время, видимо обдумывая свой ответ. И это настораживает меня еще больше. Обычно у Степана Николаевича все ребята поголовно хорошие. Единственным, кого он на моей памяти откровенно не жаловал, был Петров, как это ни странно. И чутье отставного старшину в тот раз не подвело.
– Не знаю, что тебе сказать про него… – наконец чешет затылок куратор – вроде правильный паренек. И спортсмен, и активист, и с посещаемостью за прошедший месяц полный порядок. А там, кто его знает…
«Вроде» и «кто его знает» из уст Степана Николаевича звучит практически как призыв быть поосторожнее с этим «пареньком». Неужели наша заноза Юлька права? Ладно, не буду больше мучить мужика своими вопросами. Смотрю на часы, спохватываюсь и благодарю его за чай. На очереди у меня Заславский.
Ян Николаевич встречает меня радушно, на мою попытку вручить ему свежий номер журнала, машет рукой и кивает на свой экземпляр, страницы которого заложены карандашом.
– Опоздал, Русин. Я уже половину номера прочел. Интересный журнал у вас получился. И актуальный!