Я - судья. Кредит доверчивости

Устинова Татьяна Витальевна

— Задержал! — хохотнул Владик. — Утром не успел заплатить, а днем уже задержал! Вот хамы! — Он резко задернул штору, и Наткин клатч исчез из ее поля зрения. — Я, понимаешь, машину последнюю в кредит взял, «Лексус» гибридный хотелось, последней модели, а денег не то чтобы не было, просто в кредит удобнее получается, у них там реклама такая, у банка этого — низкие проценты и все прочее… Ты ж понимаешь, что это не сразу деньги бухнуть, и все, а постепенно выплачивать… — Владик говорил бессвязно и торопливо и при

этом будто не замечал ее, ходил от стены к стене, мелькая своим иероглифом.

«Зачем он мне все это рассказывает, — подумала Натка, — я же его ни о чем не спрашиваю?..»

— Я, конечно, мог купить себе третью машину и без кредита, мне это раз плюнуть. Но я ж говорю — удобно… Или сразу деньги вбухивать, или частями… Проценты в условиях постоянной инфляции — это фигня…

Будто оправдывается, думала Натка, даже Лешик сказал бы «это мои проблемы» и разбил пару тарелок. Она бы тоже разбила, на этом бы и разбежались… до завтра.

Зачем он сумку мою занавесил? Солнце в окно не светит, сторона теневая…

Натке вдруг стало так страшно, что ладони вспотели, а сердце переселилось куда-то в пятки.

Лена ведь спрашивала ее — где ты сумку бросаешь?.. Кто мог твоим паспортом воспользоваться?.. И даже на Владика намекала — мол, ты девушка легкомысленная, тебя на почве любви вокруг пальца обвести проще простого.

Влад все говорил и говорил, в руках у него появилась бутылка сухого вина — дешевого, между прочим, в таком интерьере и такое вино — смешно…

Натка вообще не смогла припомнить, чтобы Владик хоть раз потратился во время их частых свиданий — букет и тот Лешик подарил…

Нет, были еще сегодняшние розы — вполне шикарные, как же она забыла!

Владик разливал по бокалам вино, видимо, в честь примирения и как извинение за свою грубость.

Натка рванулась вперед, схватила с подоконника клатч. При этом она случайно толкнула Владика, он разлил вино.

— Ты что, солнце, куда подорвалась?

Это опять был прежний, насмешливый, расслабленный и благополучный Владик — положительный во всех отношениях, счастливый лотерейный билет. Но Натка уже не верила в его положительность — боялась поверить, потому что ей не семнадцать лет и жизнь ее кое-чему научила, хоть Лена так не считает.

— Я, это… вспомнила… надо срочно идти… — пробормотала Натка, натягивая сарафан и отыскивая свои босоножки, которые в пылу страсти бог знает где скинула. — У меня Сенька! Его нужно кормить, играть и забрать…

— Какой еще Сенька? — удивился Владик, и губы его опять превратились в тонкую полоску.

— Ребенок… Сын!

Босоножки наконец нашлись в коридоре, Натка нацепила их на ноги, не застегивая.

— Твой?! Ребенок-то чей? — не понял Владик.

Она выскочила в подъезд, не удостоив его ответом.

«Дура! — тут же мысленно отругала себя Ната. — А вдруг

он правду сказал?! Купил мужик третью машину в кредит, что здесь такого?! У богатых свои причуды. Проценты на фоне постоянной инфляции — это фигня…»

* * *

Самсон Гамлетович Ленинградов оказался бессовестным попрошайкой. И хотя на табличке, прикрепленной к вольеру, содержалась убедительная просьба не кормить жирафа, Самсон Гамлетович преследовал каждого посетителя в надежде урвать кусочек чего-нибудь необычного — того, что не входило в его рацион.

— Сень, ему мороженое точно нельзя! — Никита предотвратил попытку Арсения сунуть эскимо в пасть Самсону, перегнувшемуся через ограду вольера.

— Почему?

— Это все равно что тебя накормить… гвоздями.

— И что? — возмутился Сенька. — Что мне от гвоздей будет-то?

— Ой, — испугалась Лена, — ты ему сейчас подашь идею…

— Видишь, у него на обед ветки ивы подвешены? — уходя от опасной темы, Говоров присел возле Сеньки и показал на висевшие в вольере ветки.

— Это есть невозможно, — констатировал Сенька. — Так и помереть недолго.

— Еще он ест морковку, бананы и виноград, — объяснил Никита.

— Ну, это еще ничего, — кивнул Сенька. — Кроме морковки, конечно. Ему точно нельзя мороженое?

— Точно.

— А мне — гвоздей?

Никита поперхнулся, поймав взгляд Лены, в котором опять мелькнула паника.

— Есть гвозди, брат, это большая глупость. Живот разрежут, уколов поставят штук сто, оно тебе надо?

— Нет, — согласился Арсений, в один присест доедая мороженое. — Все, что угодно, только не уколы.

Никита подмигнул Лене, торжествуя победу над своей же ошибкой. Она недоверчиво улыбнулась и покачала головой.

— Кит, а почему он Ленинградов? — спросил Сенька.

— Потому что в Ленинграде родился.

— Какой он тебе Кит? — возмутилась Лена. — Дядя Никита!

— Мы договорились, что можно Кит, — шепнул ей заговорщицки Говоров.

— О чем вы еще договорились? — тоже шепотом спросила Лена.

— О том, что в следующую субботу пойдем в луна-парк.

— Кит, а почему он Гамлетович?

— У него папа Гамлет.

— А мама?

— Я не знаю, — растерялся Никита.

— Мама у него — жирафиха, — подсказала Лена.

— Тогда я не понимаю, почему он Самсон, — не сдавался Сенька.

— Это не обязательно понимать, Сень, — сказал Говоров. — Назвали как назвали, его не спросили.

Сенька захохотал:

— И меня не спросили!

Самсон Гамлетович, не получив от Сеньки никакого разнообразия к своим ивовым веткам, переключился на других посетителей.

В одном вольере с ним бродили забавные кабаны — «бородавочники», как было написано на табличке, — и паслась черная антилопа.