Я тебе верю

Осипова Нелли

Ивана вывезли самолетом в Москву и в тот же день отправили в Краснодар, где его уже встречала госпитальная машина, – главного врача известили заранее.

Хирург, оперировавший его год назад, радостно приветствовал своего пациента.

– Чему вы так радуетесь, доктор? – спросил Иван. – Ведь мы собирались встретиться с вами при других обстоятельствах.

– Так оно и есть, – ответил врач, – война закончилась, и обстоятельства позволяют мне долечить вас. Вы правильно сделали, что приехали к нам – здесь благодатный край: тепло, много фруктов, а значит, витаминов, и солнца. Знаете, солнце и воздух – великие лекари. Запомните мои слова: аэрация, аэрация и еще раз аэрация! – не уставал повторять он и требовал ежедневного пребывания Ивана на воздухе с разбинтованной ногой.

Так Иван, будущий доктор Пастухов, впервые на себе испытал целительное действие свежего теплого воздуха.

Почти год он прожил между госпиталем и частной квартирой здесь же, в Усть-Лабе, потому что потребовалась не одна операция, и только когда удалось получить для лечения новейшее лекарство, пенициллин, выздоровление пошло полным ходом.

Все это время рядом была мать, которая приехала сюда сразу, как получила известие о сыне. Она поступила работать в госпиталь санитаркой и таким образом могла постоянно находиться с сыном. Только после того как он выздоровел, мать поведала ему о трагической гибели Ксении – их госпиталь попал в окружение, и фашисты бомбили небольшой пятачок земли, не считаясь с международным правилом о запрете налетов на медицинские части. Это случилось за несколько дней до предполагаемого возвращения Ксении.

Иван выслушал рассказ матери, сжав губы и едва сдерживая слезы, а ночью дал себе волю и впервые за свою недолгую жизнь плакал – по Ксюше, по своей первой любви, по страданиям, что выпали на его долю, по тем ужасам войны, через которые прошло его поколение…

Как-то сложится жизнь дальше?

Вернется ли все к прежнему или наступит другое время?..

Миновал тяжелый день, понедельник, наступил вторник, первый рабочий день Юли. К этому времени отпуск у Алексея закончился, и он с утра уехал в клинику. Антонина Ивановна начертила для Юли подробный план расположения офиса синьора Севино и указала маршруты транспорта – ведь девушка совсем не знала Москвы. Проводила, сунув ей в сумку бутерброды.

– Я думаю, у них проблема с питанием решена наилучшим образом, поскольку для итальянцев своевременный обед – святое дело. Но лучше подстраховаться. В крайнем случае принесешь бутерброды обратно, – наставляла она Юлю.

День прошел у Антонины Ивановны в ожидании – сначала Веры Ильиничны, «несушки», потом Юли и Алексея.

С Верусей состоялась задушевная беседа, завершившаяся просьбой не расспрашивать ни о чем Юлю, не выяснять подробностей из того, что так или иначе связано с ее пребыванием в доме.

– Придет время, я вам все расскажу, а сейчас девочка должна привыкнуть к нам, к новым людям на новой работе.

– Я все понимаю, дорогая Антонина Ивановна, можете не беспокоиться. Если нужна дополнительно моя помощь, можете на меня рассчитывать, – заверила Веруся.

Юля вернулась домой раньше окончания рабочего дня.

– Что случилось? – заволновалась Антонина.

– Все в порядке, – успокоила Юля, – просто шеф дал мне какой-то текст для перевода и отпустил домой. Он считает, что мне следует адаптироваться в коллективе не спеша, привыкать к коллегам постепенно, а им, соответственно, ко мне.

– Ты смотри, какой психолог! По-моему, это хорошо. Значит, он заботится о сотрудниках и о климате на своей фирме. Надо будет как-нибудь пригласить его к нам вместе с женой.

– Ой, что вы! Это неудобно. Он подумает, что я с самого начала пытаюсь подлизаться, – запротестовала Юля.

– Это если бы приглашала ты. А я думаю, что приглашение от Алеши он воспримет нормально. Но в любом случае, сейчас еще рано обсуждать визит. Не волнуйся, мы не сделаем ничего такого, что могло бы тебе навредить. Давай обедать.

Юля извлекла из сумки утренние бутерброды.

– Ты, что же, ничего так и не съела?

– Просто некогда было, я даже до перерыва не досидела, – объяснила она.

После обеда Юля ушла в свою комнату и принялась за перевод, чтобы сразу завтра же сдать его шефу. Вскоре ей понадобился словарь. Там, в Унгенах, у нее был большой итальянско-русский словарь, но ей незачем было тащить его в Москву, – кто мог знать, что так все сложится. Что же делать? Наверняка в офисе он есть, но тогда придется отложить перевод. А если он нужен шефу срочно? Правда, он этого не говорил… Она решила вернуться на работу за словарем или остаться и переводить там.

– Куда ты собралась? – спросила ее Антонина. – Разве ты не должна работать?

Юля рассказала о своей проблеме.

– Ну что ты, девочка! – развела руками Антонина. – В доме полно словарей, только китайского и японского нет. Пойдем, – и она отвела ее в кабинет Алексея, где огромная полка была занята только словарями.

– Ой, как хорошо! – обрадовалась Юля. – Мне было бы очень неловко не справиться с первым же заданием.

– Теперь ты знаешь, где они лежат, и всегда можешь пользоваться.

– Это словари Алексея?

– Да, сейчас уже Алексея, а покупал их для себя Иван Егорович. Он хорошо знал английский и немецкий, к тому же мы много с ним ездили, и он любил тщательно готовиться к каждой поездке, выучивал две-три сотни слов на языке страны, чтобы обходиться по возможности без переводчика.

– Да-а… я тоже когда-то об этом мечтала, потому и учила итальянский, – вздохнула Юля.

– Знаешь, Иван Егорович говорил, что многие слова на итальянском ему знакомы по латинской медицинской терминологии. Вот, в медицинской терминологии часто встречается слово «apertura», что по-латыни означает отверстие, вход. А когда на двери магазина он увидел вывеску со словом «aperto», то сразу заключил, что магазин открыт. Я же по ассоциации со словом «заперто» решила, что наоборот, магазин закрыт. Еще помню такой пример. Мы искали с ним пошивочную мастерскую, чтобы укоротить мое пальто – я купила его перед самым отъездом и не успела сделать это в Москве. Вдруг Иван Егорович показывает на вывеску, где написано «sartoria», и тащит меня туда, приговаривая «Вот она, мастерская». Вошли – точно! Спрашиваю, как он догадался. Оказывается у человека есть такая мышца на бедре, называется «musculus sartorius», портняжная мышца, и каждый врач это знает.

– А почему мышца портняжная? – удивилась Юля.

– Потому что в давние времена портные сидели за работой, сложив ноги под себя, ну, то что мы называем по-турецки, а чтобы согнуть ноги таким образом, помогает определенная мышца, которую и назвали портняжной. Вот и портняжная мастерская называется «sartoria». И еще ему помогало знание некоторых музыкальных терминов. У него был своеобразный метод запоминания некоторых слов. Например, на итальянском крест – это «кроче». Иван Егорович говорил: «Послушай, как похоже звучат эти слова – «крест» и «кроче», в обоих случаях отчетливо выделяется сочетание «кр», совсем как воронье карканье. Может, потому что над всеми крестами летают вороны – и над русскими, и над итальянскими – и оглашают воздух своими криками?» В результате такого логического построения он и запомнил слово, хотя, скорее всего, это всего лишь его фантазии.