Я - твой племянник, Родина !
Шрифт:
Что ж, колдунья, твоя взяла! Грош кладу я на край стола. Углядела, повела... Век тебя не знать бы!.. Волшебством ты и впрямь сильна: я в шестом кабаке спьянА, а в окошке вновь она белая усадьба...
***
Я к тебе уже не приду. Никогда тебе не спою. Оставайся в своем раю я останусь в своем аду.
Иногда лишь приснится сон: позолота старинных книг, за окошком - прибоя стон и раскинувший крылья бриг.
Я бы мог за тобой пойти в черный ад под вороний грай. Только в рай не могу, прости,
Наша жизнь - как проклятый круг из предательств и суеты. Иногда лишь приснится вдруг все, о чем говорила ты.
Выбирай тут, не выбирай круг проклятый рванет назад. Да и рай твой - лишь с виду рай, а присмотришься - тот же ад.
Я к тебе уже не приду. Не бывать нам с тобой вдвоем. Я останусь в своем аду. Оставайся и ты в своем.
Иногда лишь приснится сон...
***
Скоpлупка бигуди. Пылятся кpужева. Послушай, pазбуди, скажи, что ты жива!
Такой подpобный бpед до складочки по шву! И пачка сигаpет лежит - как наяву...
***
В южной местности гористой на краю пустыни длинной рассказали гитаристу про старинные руины.
Рассказали и гортанным мертвым именем назвали. И ушел он по барханам к серым контурам развалин.
Брел по зыби золотистой просто так, из любопытства поглядеть и возвратиться. Поглядел - не возвратился.
Он нашел меж серых склепов, где кончался мертвый город оловянный серый слепок с человеческого горла.
...Там, в толпе цветасто-тесной, там, за белой толщей праха, кто-то пел не просто песню, кто-то пел не просто правду.
Значит, слово било в сердце, убивало, помыкало, коль одно осталось средство ковшик жидкого металла.
Но не знал палач усердный, запечатав глотку эту, что отлил в металле сером первый памятник поэту.
Нет ни имени, ни лика. В цепких пальцах легковесна оловянная отливка, отмыкающая песню.
...Храмы - рухнули. И ныне равнодушно смотрят горы: что осталось от твердыни? Оловянный слепок с горла.
От прославленной столицы слиток серого металла... Было страшно возвратиться, страшно было взять гитару
и начать, как начинали до тебя, - отважно, скорбно, точно зная, что в финале оловянный слепок с горла.
***
Мир - сотворен. Границы - отвердели. Который раз по счету сотворен? И, верно, не на будущей неделе очередной великий сдвиг времен.
И вновь наивно думается людям, что неизменен будничный уклад. И мы живем. И мы друг друга судим. И кто-то прав. И кто-то виноват.
Сумеем ли за малое мгновенье понять, что ни один из нас не прав, когда Господь для нового творенья смешает с глиной контуры держав?
***
Забавно сознавать, но Робинзон-то в тебе. Не на рисунке. Не в строке. Куда ни глянь, вранье до горизонта, и ты один на малом островке.
Что остается? Верить в милость Божью, когда волна пугающе близка, да подбирать обкатанные ложью обломки истин с белого песка.
***
Ах, какого защитника дал тебе добрый Господь! В беспощадные ночи, когда подбиваешь итоги, вновь приходит на помощь веселая сильная плоть, и убийца по имени совесть уходит с дороги.
Но когда твою плоть на глазах твоих скормят земле и шагнет к тебе совесть с застывшей усмешкой безумца, ты еще затоскуешь, дружок, о кипящей смоле, раскаленных щипцах и зазубренных тяжких трезубцах...
***
Еще жива отзывчивая плоть. Еще чудит, петляет колея. Поистине всемилостив Господь, когда щадит такую тварь, как я.
Самовлюбленный жадный упырек, что я творил! И что я говорил! А Он меня не только уберег Он мне с тобою встречу подарил.
ДЫМ ОТЕЧЕСТВА
(дореволюционные песенки)
Спалили мы Отечество, приятель, уж больно дым его был сладок и приятен...
ПЕРВАЯ ВАУЧЕРНАЯ
Я согласился на раздел страны, продался я за ваучер бумажный и вот латаю старые штаны, а кто-то строит дом пятиэтажный.
Зачем на танки с камушком в руках поперся я, поверя в жизнь иную! Был в дураках - остался в дураках. Не привыкать. Стерплю. Перезимую.
Но что мне делать в случае таком, когда в окpестной рощице зеленой березка-полоняночка тайком кивнет приватизированной кроной?
Я перед ней, дыханье затая, стою, как пень, и м-медленно въезжаю: была ничья и, стало быть, моя; теперь - его и, стало быть, чужая.
А он возводит львиное крыльцо, он голубые зафугачил ели. И уж не бросишь ваучер в лицо грешно сказать, не пропили - проели.
Продам пальто (еще не холода). В конце концов не все ему смеяться! Ох, посмотрю я на него, когда наступит год 2017!
ВТОРАЯ ВАУЧЕРНАЯ
(исполняется тяжелым слезливым басом)
Я-то думал, что честно поделим Россию на части: хочешь - сам пропивай, хочешь - внукам оставь на пропой. Накололи, заразы! Опять я поверил начальству. И опять пролетел, как шрапнель над абхазской тропой.
В сберегательном банке, куда собрались бедолаги за своим за родимым Расеюшки кровным куском, мне в стеклянном окошке вручили кусочек бумаги и сказали, что эта бумага моя целиком.
Я хожу до сих пор со сведенными тупо бровями. Пропивал и считал: как припомню - стыдом опалит! Всю страну отхватили с морями ее и краями и за все уплатили неполных двенадцать поллитр!
Отдаю обстановку за так спекулянтам-уродам, и останутся скоро в дому простыня да кровать. Ты прости мне, Россия, что я тебя дешево продал! Мог продать подороже. А мог бы и не продавать.
ДОПОТОПНО-НОСТАЛЬГИЧЕСКАЯ
Ах какая неудача! Я не знаю отчего, но жилось совсем иначе до pожденья моего.