Шрифт:
Пролог
«Ибо видит Он свет величия даже в магии презренной и греховную нечестивость в благородных. Воистину не одинаков мир в глазах Божьих».
Трактат о святости. Книга вторая, стих четырнадцатый.
Согласно заповедям Господина Вечности, великого императора Дэсарандеса, «Первого и единственного», Империя Пяти Солнц объявила войну невежеству, выступающему против истины, коей являлась сама суть этой могущественной страны. Каждого из её многочисленных жителей, будь то раб, свободный гражданин,
Ранним утром к крепости Карсо-Анс, защищающей единственную достаточно большую и удобную для прохода имперской армии дорогу, подошёл парламентёр, потребовавший встречи с Тураниусом Плейфаном, архонтом вольного города Монхарб. И причина этой встречи была очевидна для любого из людей, ведь являлась логичным итогом их трёхнедельной войны: предложение почётной капитуляции, так как войска Империи Пяти Солнц, разгромившие их в поле, окопались едва ли не в пределах досягаемости стрельбы пушек, магов и инсуриев.
В страхе перед наступлением следующего дня юная Силана мучилась бессонницей, раз за разом прокручивая в голове десятки разных сценариев собственного будущего, неизменно находя его достаточно тяжёлым. Поэтому когда в комнату постучал слуга, то не разбудил её. Отец настаивал, чтобы девушка посещала каждую аудиенцию, так как это являлось ключевым этапом образования будущей правительницы «Города-фабрики». Вот только ранее «важные» встречи ограничивались пограничными конфликтами с другими вольными городами, приёмом послов от Истлы, Милиссеи или Великих Марок, бесконечными дипломатическими танцами с Сайнадским царством, решением конфликтов подданных, обсуждению крупных сделок по продаже оружия, артефактов, алхимических снадобий и инсуриев. Она не могла сосчитать, сколько раз изнывала от скуки, болтая ногами в тени отцовского трона и мечтая быстрее заняться своими делами!
Сейчас, когда до её магического совершеннолетия оставался всего год и она фактически считалась взрослой, почти подходящей для начала приёма алхимических составов, превращающих в сиона, она во все глаза смотрела на происходящее. На посланника человека, который мог уничтожить их всех — Сандакая Мираделя, герцога «Юга» Империи Пяти Солнц и одного из четырёх советников самого императора.
Никаких других просителей не было: придворных, министров, чиновников и даже стражу отослали. Они были одни, не считая нервного переводчика, стоящего подле их гостя. В тронном зале царила оглушающая тишина, пустота и полумрак, вот только их посетитель, несмотря на ситуацию, совершенно не терялся на фоне высоких каменных колонн и широких галерей. Более того, он и сам легко мог подавить кого-то менее стойкого одним лишь своим взглядом.
За будущими переговорами мрачно наблюдали лишь портреты именитых предков архонта и его пока что единственной дочери. В воздухе стоял едва уловимый запах благовоний и духoв.
— «Ваши пленные солдаты рассказали, как вы отзываетесь о нашем Дарственном Отце», — первым нарушил тишину Сандакай.
Переводчик, утирая холодный пот, тут же перевёл с таскольского на мунтос, заставляя Силану нахмуриться.
«Дарственный
— Умрёт Дэсарандес — и всё будет забыто, — с улыбкой заявил он. — Даже у магов-целителей есть лимиты, за которые они не способны перейти. Тело человека имеет пределы. Так что Триединство вновь отвоюет свои позиции.
Однако пока всё происходило строго наоборот.
— Об этом еретике, — словно бы задумчиво ответил её отец, отчего Силана бросила взгляд в его сторону. Хоть лицо Тураниуса и было скрыто массивными подлокотниками, она легко опознала таящуюся насмешку.
— «Еретике», — повторил герцог. — Он сказал бы иначе.
«Речь об императоре, — поняла девушка. — Это и есть та связь? Причина, почему Хорес неотделим от Дэсарандеса?»
— И как бы он сказал? — архонт тоже понял, о ком идёт речь.
— Что вы опасаетесь за свою власть и влияние, — спокойно ответил Сандакай.
Тураниус громко рассмеялся, отчего Силана на миг ощутила довольство и гордость. Хотела бы и она когда-нибудь стать столь же смелой и не бояться смотреть в лицо опасности.
— Хотите сказать, уважаемый герцог, что я прикрываюсь своим народом? — поинтересовался Тураниус. — Что готов жертвовать их жизнями ради собственных амбиций? Что чту Триединство больше, чем весь Монхарб? — В его тоне было что-то, что невольно вызывало улыбку и желание поддержать чужое веселье. Силана едва скрыла смешок.
Однако парламентёр не поддался чужому влиянию, лишь по-доброму улыбнулся и уверенно кивнул. Это вызвало секундный ступор у девушки, а также заставило взглянуть на переводчика. Быть может, подобный жест у их государства означает что-то иное? Вот только нервный мужчина молчал, не произнеся ни слова, хотя точно видел кивок и, что называется, чувствовал обстановку.
Силана ощутила, как глубоко внутри неё завязываются в узел кишки. Всё складывалось не так, как ей представлялось. И без того аристократично бледная девушка побелела ещё больше.
Южанин выглядел слишком уверенно для того, чтобы посчитать его поступок шуткой. Быть может, свою роль играл внешний вид и необходимые для переговоров столь высокого уровня атрибуты? Длинные, аккуратно заплетённые волосы мужчины были светло-каштанового оттенка, квадратная борода тщательно причёсана, а серые глаза внимательно осматривали архонта и — периодически — его дочь.
В ином случае Силана могла бы посчитать, что её сочли привлекательной, ведь это и правда было так. Про её точёный стан, высокую грудь, красивые чёрные волосы и пухлые губы говорили не раз и не два. Но думать о подобном в текущей обстановке казалось слишком самонадеянно. Речь шла о десятках тысяч жизней, а не о её милом личике.
Дополнительную уверенность в себе императорскому советнику придавали его зачарованные украшения и артефакты, на фоне которых даже шедевры «Города-фабрики», красующиеся на Тураниусе и Силане, казались жалкими поделками недоучек. А ещё в этом человеке (который явно был сильным сионом) чувствовалась некая тяжесть прожитых лет. Такая… едва заметная меланхолия, словно всё, что происходит сейчас, кажется давно привычной и знакомой рутиной.
«Сколько уже раз он обращался к самым разным аристократам, архонтам и даже королям?» — болезненно удивилась — если не сказать ужаснулась — девушка.