Я в Лиссабоне. Не одна (сборник)

Вишневский Януш Леон

Локоть.

Плечо.

Колено.

Капелька пота, стекающая по спине, замирает на ящерке: «Главное — успеть запеленговать», — он думает.

Рыжие волосы и тонкие щиколотки: да что с ней делать теперь?

Он знает: нельзя цепляться, ну да, хорошо знает — стоит позволить себе чуть больше, как сразу — пиши пропало: никому-ничего-не-должна — это рефрен такой, он бы хотел не слышать его — и все же цепляется: да, к волосам, щиколоткам…

Цепляется ко всему, о чем следовало бы забыть сразу после, даже если «ничего не было»: ну а что, собственно, было-то?.. Мираж, да и только!

* * *

Стеша ставит отточие и, убирая наши — мои да автора — пальцы с клавиатуры, долго дует на них, а потом — зверек, отгрызший себе лапу, чтобы вырваться

из капкана, — бесстрашно обнюхивает.

сложносоподчиненная женщина, кошмаrt последний

Желудев хотел Женщину — да не простую, аки знамо чье ребро, но Сложносоподчиненную: чтоб непременно уж «и., и.», а не — тьфу! — «или-или». Вокруг, правда, сновали одни лишь жэнщины, а жэнщину Желудев не хотел, и потому искал без малого тридцать уж лет и три года: семь пар железных башмаков истоптал, семь посохов железных изгрыз, на иглу Кащеюшкину чуть было не подсел, а все нейдет. «Где ты, Сложносоподчиненнай-а-а?..» — кричал он иной раз во сне, во весь свой богатырский басок, ан бестолку. А раз так, решил Желудев по прошествии времени у транссилы совета искать. «Тонкий Духовный Мир, — канючил он, — поверни ко мне Женщину Сложносоподчиненную передом, а остальные все пусть лесом идут!» Озадачился по такому случаю Тонкий Духовный Мир, от наглости человеченной аж скорость света того убавил, ну и откликнулся: «Дурачина ты, простофиля! Чтоб Сложносоподчиненную привлечь, надобно самому Сложносочиненным стать! А ты с рылом своим пивным — в ряд шампанский, значит, желаешь?» — вот и весь сказ. Закручинился Желудев, запереживал, затомился во весь свой уд богатырствующий — одним словцом, спекся: никакая другая мысль, окромя как о Ней, в головушку-то нейдет, есть-пить хлопец не может, и вообще — нестоячка! Тень тенью ходит, ни кожи ни пушка над рыльцем — одни мослы торчат, ворочаться с бока на бок мешают, думки с ритма сбивают — часы, и те нейдут! «Тонкий Духовный Мир! — взмолился тогда Желудев. — Что ж делать-то мне теперь? Век бобылем ходить? Для того ль меня мамо в поле капустном рожала, чтоб в муках все дни провел, чтоб удаль свою молодецкую — да в компост дачный снес? Хошь што проси — все отдам: дай только Сложносоподчиненную: чтоб и… и… значит, а не — тьфу! — или-или!» Посовещался, заслышав речи такие, один Тонкий Духовным Мир с другим и так порешил: «Чтоб Сложносоподчиненную привлечь, надобно тебе, Желудев, учиться, учиться и учиться: сознание очищай, слышь? Клизма ментальная требуется — дальше фаллоса-то не видишь. так и Сложносоподчиненную, коли появится, проглядишь! А ну, как из плена ума вырвешься, светом самому себе — чисто Будда — станешь, так Она враз и явится.»

Пригорюнился Желудев. Как самому Сложносочиненным стать, не ведает — не обучен работе душевной, как ум онемечить — не знает, а уж как светом себе самому по самое не могу засветить — и подавно. Начал, понятное дело, книжки ученыя читать, мудрецов в порядочке аль-фабетнутом по периметру разложил, и ну — как Ленин: и то вроде выучил, и это — а все не то будто, все будто воздуха нет у него… Тужился Желудев, тужился, а потом возьми да крикни: «Тонкий Духовный Ми-и-ирррр! Не можу я! НЕ мо-жу-у-у!» — а Тонкий Духовный Мир, не будь дурой, тихохонько так, по-родственному: «Здесь и Сейчас. Здесь и Сейчас. Отколись от ума. Проснись. Присутствуй!» Ну, ходит Желудев из угла в угол, как герой романа рыальистичнаго, здесь и сейчас, здесь и сейчас, точно тот попугай, рефренит, — а от ума все равно никак не отъединится: проснуться, присутствовать чтоб, стало быть, не может. Пуще прежнего опечалился Желудев, руки в кулаки сжал — и ну опять вопить во весь басочек-то богатырский: «Женщину! Женщину хочу! Сложносоподчиненную! Чтоб и так и этак могла, и в воде морской, и в глади небесной — а еще и поговорить чтоб! И платьице. Платьице красное на ей штоб… красное, да, всенепременно.» Совещался Тонкий Духовный Мир, совещался, да и порешил Желудева в Сеть кинуть.

А в Сети все круглосуточно да круглосуточно. Почесал Желудев репку, а дальше так: «Экзотика — пикантно, БДСМ — жестко, свинг — прогрессивно, массаж — волшебно, он+он — поэтично.» Снова почесал репку Желудев, да и повернулся к классике жанра передом — а там: «Неудачный день? Один звонок — и он будет самым счастливым! Киски. Тигрицы. Пантеры», «Маша, 23, все виды и/о. Обожаю а/с», «Камилла, 31: сладкая как мед, нежная как пух, все умею и могу», «Аллочка, 25, бдсм, золотой дождь, и/о, приезжай скорей!», «Танюша, 18: твоя настоящая мокрая невинность», «Ирэна: выезд в течение часа в городской черте. БДСМ, а/с, и/о — цветные и белые девочки на ваш вкус и размер».

Перед глазами поплыло: что такое золотой дождь, Желудев догадался, но вот с бдсм, а/с и и/о дело обстояло куда хуже: неужто он так отстал от жизни, неужто прогресс зашел столь далеко? А может, он просто старый? Желудев вконец расстроился, но сладкой как пух и нежной как мед Камилле все-таки позвонил: пошлость, ну да, пошлость, но, что делать, коли не только со Сложносоподчиненной проблемы — редкий, исчезающий вид, — но и просто с жэнщиной? Была не была: сколько лет-то прошло, сколько зим!..

Он тяжело задышал и набрал номер: из трубки послышался томный блюз, а затем не менее томный голос: доверия, впрочем, Желудеву тот не внушил. Ну нет, он понимал, конечно, что позвонил в салон и что Камилла, скорее всего, сейчас «работает», — но он-то хотел Камиллу — ну или ту Катю, которая себя за нее выдавала, чего уж… Плюнув, Желудев потянулся было за сигаретами, но пачка оказалась пустой: спешно накинув пальто, он бросился в супермаркет. Возможно, какой-нибудь умник и разглядел бы в сем перемещении перст «злого рока», возможно, иначе как объяснить то, что именно в его, желудевскую, корзинку бросили аккурат у кассы журнальчик? «Издание не является эротическим, — прочитал Желудев рядом с вызывающего вида Карменситой. — Реклама сексуальных услуг не публикуется; при подготовке использовались материалы, взятые из свободных источников, а также полученные от заказчиков». Почесав в сотый раз репку, Желу-дев хмыкнул — за дурака его, что ли, держат? Карта метро с телефонами и женскими лицами на развороте, казалось, над ним смеялась. Барышни, все как одна, представлялись Желудеву понарошными, но самым гнусным оказывалось то, что все они выставляли эти чертовы счета: Желудев, положа руку на сердце, и рад был бы заплатить Сложносоподчиненной, но, существовала ли она, уверен уже, пожалуй, не был. Для усиления сердечного хаоса прямо перед его носом пролетели Катюша Маслова с Сонечкой Мармеладовой — летели они как на картине «Прогулка», а Желудев никак не мог вспомнить фамилию художника и потому страшно злился, хотя по сюжету предполагалось, будто он, аки истинный русский интеллигент, всенепременно захочет наставить падших созданий на истинный путь. «Если вам не удается достичь оргазма, а мужчина очень старается, оргазм можно и сымитировать. Так поступает каждая десятая: это не ложь, это забота!» — прочел Желудев в журнальчике, посмотрел на удаляющихся персонажек, нажал на delete да и втянул голову в плечи.

Совсем сдулся он, все чаще Тонкий Духовный Мир гневить стал, горькую месяц пил — ну а р е б я т а знай себе: «Расширь тело свое световое на восемьдесят восемь процентов! Активируй двенадцать спиралей ДНК!» Схватился Желудев за голову — да так сильно, что черепушка его в какой-то момент хрустнула: тогда-то и вылетела из нее его птичка и, покружив, уселась, как ни в чем не бывало, на темечко нашего с-пальчика — и ну долбить — дынннь, дынннь! — будто так и надо. Сидит Желудев на скамеечке для ног, мозжечок свой злыдне крылатой скармливает, и кажется ему, что с каждым таким дзынннем все меньше и меньше становится, на убыль, верно, идет, — а что хуже всего, истончается… Птичка же знай себе поет: «Искал меня тридцать лет и три года? Днем с фонарем иска-ал? Терпи-пи-пи! А вот и дождь золотой. компенсация морального, миленькай…» — обтекая, Желудев вдруг почувствовал, что, уменьшаясь и истончаясь, одновременно словно б вытягивается; сухая шершавая кора, покрывшая с головы до пят, окончательно его онемечила — и только свинья с голубыми глазами и торчащими из ушей золотистыми волосинками — цвет «неба и осенней листвы» — похрюкивая, лакомилась спелыми желудями, устилавшими земляничную чью-то поляну.