Я вернусь через тысячу лет

Давыдов Исай

– А между прочим, не я их выдумал.

– Кто же?

– Один фантаст. Еще два с половиной века назад. Но тогда их не могли сделать. Не было отправных приборов. А потом появились приборы, но забыли книжку того фантаста. И вот я случайно на нее наткнулся...

Я прикусил язык, потому что чуть было не сказал: “Таня посоветовала”. А Бирута совершенно не выносит упоминаний о Тане.

– И что же писал тот фантаст?

– Он рассказывал о далекой планете. Там эти коробочки эмоциональной памяти были вместо книг.

– Любопытно!

– Вот и давай попробуем! Может, тот фантаст неплохо придумал? Ведь я не мог сам записать

в коробочку новый рассказ. Так сказать, по ограниченности способностей. Записывал поездки, какие-то реальные события. В общем, нечто документальное, сохранившееся в памяти. А ты можешь представить и записать выдуманное. И вот тогда будет на полную катушку.

– Расскажи подробнее, Сашка. Что писал тот фантаст?

– У тебя хватит терпения?

– Видимо.

– Тогда слушай. Далекая планета. Книги на ней ушли в прошлое. Библиотеки стали архивами, в которые заглядывают лишь историки. На протяжении целого века книги – уже не бумажные, полимерные! – вытеснялись коробочками эмоциональной памяти. Никто не запрещал одно, не вводил декретами другое. Каждый пользовался чем хотел. Но коробочки были удобнее, и люди предпочитали пользоваться ими. В коробочках аккумулировались биотоки мозга тех людей, которые вообще способны творить. Это были записи виденного, пережитого, выдуманного. Вот как у нас с тобой – документальное и художественное. Доходит?

– Ты рассказывай! Когда не дойдет – спрошу.

– Коробочки – двух видов: записи и воспроизведения. То есть записывающие еще и воспроизводят. Для пробы, для просмотра. Но воспроизводящие – уже не записывают. Эти – только для читателя. Массовая продукция.

– А какие сделал ты?

– Первые. Для записи. Но они и воспроизводят.

– А что сделал Верхов?

– Только запись. Воспроизведение у него – лишь на экране. Не в мозгу.

– А коробочку только воспроизведения ты не делал?

– Зачем? Это – половина моей. Любой техник разделит. И заряжаться они должны механически. Как печать с набора. От одной коробочки записи – хоть сто тысяч коробочек воспроизведения.

– Что еше было у того фантаста?

– Дальше у него шла организация. И последствия.

– Расскажи.

– Организация такая. Законченные записи шли на советы специалистов. Если художественная литература – записи просматривали писатели. Если наука – ученые соответствующего профиля. Если мемуары – люди, хорошо знающие эпоху. Усиливающая аппаратура вызывала одновременно в мозгу всех членов совета те впечатления и эмоции, которые были записаны в коробочке. Если запись признавали интересной, поучительной – ее размножали. Сколько потребуется. Образцы записей поступали во все крупные центры планеты. Как на Земле – книги. И каждый центр мог при необходимости изготовить любое количество копий.

– А если совет забракует?

– Сдавали в архив. Но архивы периодически просматривались самыми молодыми специалистами. Так сказать, дублерами членов совета. И если молодым нравилась отклоненная запись – ее немедленно размножали. По общим правилам. У стариков не было права вето.

Но эти советы можно было и вообще обойти, если, конечно, автор не соглашался с их приговором. Автор мог отправиться на завод и принять участие в производстве коробочек воспроизведения. Каждую четвертую коробочку из сделанных им самим он получал в свое распоряжение. А потом своими силами, на заводском оборудовании, он мог размножать любые записи. Сколько угодно.

Правом этим пользовались немногие. Потому, что советы были очень авторитетны. Одиозных людей туда не вводили. Но случалось и так, что авторы, восставшие против мнения советов, размножали сами свои отвергнутые произведения и потом, благодаря им, становились знаменитыми и уважаемыми. И в этом случае их включали в состав советов. Вот такая организация была придумана тем фантастом. Рай для талантливых.

– А последствия?

– Последствия – естественные. Сама подумай!.. Сперва коробочками пользовались только молодые. А старики издевались над этой “техникой”. Когда целое поколение молодых благодаря коробочкам стало знаменитым, – старики поскребли в затылках и начали пробовать сами. Но не всем удалось. Во-первых, здесь невозможно лгать. Нужна предельная искренность. А многие писатели той планеты вконец изолгались на бумаге и просто уже неспособны были творить искренне. Во-вторых, тут требовался громадный запас нерастраченной энергии, свежих чувств. Не все им обладали.

Получилось так, что коробочки эмоциональной памяти произвели своеобразный отсев в литературе той планеты. И результаты были неожиданными. Многие признанные авторитеты потеряли былую славу. Коробочки делали их ложь слишком очевидной. Немощные, сумбурные записи показывали громадный разрыв между тем, что люди думали на самом деле, и тем, в чем они пытались убедить других.

Кое-кто из прежних знаменитостей обнаружил свое эмоциональное бессилие, опустошенность души, неспособность к сильным, ярким чувствам. Раньше знаменитостям удавалось скрывать это за умелой вязью слов. Коробочки вывели всех на чистую воду.

Зато выдвинулось целое поколение молодых писателей, у которых было что сказать. Ну и, естественно, были цельные натуры, сильные, искренние чувства. И в одном ряду с этими молодыми оказались лучшие, честнейшие писатели старших поколений – те, кто никогда не лгал в своих книгах. Эти честные старики стали даже знаменем молодых. Это, Рут, так сказать, последствия первые.

– Были еще и вторые?

Бирута поднимается с койки, разминается несколькими легкими упражнениями, ходит по каюте – от телеэкрана до двери, от двери до телеэкрана. Пять шагов туда, пять обратно. Весь наш “пенал”...

– Тебе, наверно, надоело, Рут?

– Нет! Просто я залежалась. Рассказывай! Я ведь никогда не увижу эту книжку. Понимаешь – никогда! Твоя память – единственный источник информации. Так каковы же были вторые последствия?

– Точнее – дальние. Литература как самостоятельная область человеческой деятельности стала постепенно на той планете умирать.

– Ну, это не ново! Литературу столько раз хоронили – а она все живет. Умирают могильщики литературы.

– Рут! Я не могильщик! Ты просила рассказать...

– Да! Прости! Так почему же она стала умирать?

– Коробочки сделали литературное творчество слишком доступным. Буквально для миллионов. Уже не требовалось мастерство, накопленное годами. Не требовались длительная, упорная работа над стилем. Достаточно было иметь запас ярких впечатлений, интересные мысли, свежие чувства. В общем, непрофессионалы постепенно стали давать превосходные записи. Прошли волнами увлечения записями путешественников, астронавтов, политических деятелей, ученых. Сплошь и рядом эти документальные записи оказывались интереснее художественных, забивали их.