Я - вор в законе
Шрифт:
Никто не смел ослушаться всесильного вора.
Как-то в зоне ему не понравилась баня, он добился, чтобы выстроили новую.
Социальная среда потеряла в лице дяди Васи личность – он мог бы с успехом возглавить завод, министерство. Но судьба распорядилась иначе, зато преступный мир приобрел заступника.
Дядя Вася одинаково отстаивал интересы как воровской элиты, так и последнего обиженного.
– Все мы срок мотаем, – справедливо рассуждал вор. – Всем здесь не сахар, что ворам, что петухам.
Однажды, на Колыме, ему пришлось наказать вора, который, ошалев от лагерной скуки, стал лупить петухов. За справедливостью к дяде Васе обратился пахан обиженных.
Смотрящий – это как бы высший третейский суд, за которым всегда остается последнее слово.
Дядя Вася внимательно выслушал делегацию,
– Сколько ты сидишь?
– Три года.
– Три года?! На зоне три года это не срок! У тебя еще домашний пирожок из задницы торчит! А те петухи, которых ты избивал, сидят десять лет! Они так же срок мотают, как и мы все. И притом столько видели, что тебе и не приснится! Тот, которому ты дал пинка, семь лет в отрицалах ходил, а такое не каждый может выдержать! Удивляюсь, почему они тебя не пришили! Что же это у нас на зоне будет твориться, если каждый случайный начнет петухов лупить? Да на зоне порядка совсем не будет! Сначала примутся петухов лупцевать, а потом воры друг друга резать начнут! Меня законные сюда прислали, чтобы беспредела не было, и я жизнь свою, если надо будет, положу, а всю заразу отсюда повыведу!
Вор стоял навытяжку, будто дядя Вася был генерал. Впрочем, на зоне порядки были армейские. А у дяди Васи вид был вполне боевой. На щеке шрам, губа рваная, а голос – такой хрипоты, что можно было подумать, будто он командовал в боях, перекрывая криком канонаду. Властью он обладал куда большей, чем любой из генералов: одного движения бровей законного вора было более чем достаточно, чтобы провинившегося изметелили до крови.
Дядя Вася удобно разместился на нарах: под спиной подушка, по обе стороны адъютантами застыли «шестерки», готовые выполнить любое решение. Однако дядя Вася никогда не торопился с решениями. Бескорыстный, преданный только одному богу – воровскому лагерю, он больше всего боялся оказаться несправедливым и сейчас смотрел на молодого вора, чтобы в горячке не подвести под его жизнью роковую черту. Он как бы прикидывал, что из парня может выйти через десять лет, будет ли он полезен воровскому делу? И понял: дальше он не пойдет – для того чтобы стать большим вором, железных кулаков недостаточно, должны быть еще и мозги.
Дядя Вася пошевелился.
– Мне сказали о том, что ты в бане зацепил одного из петухов и трахал как хотел! Конец задымило? Согласно одному из наших воровских законов, должен подойти к пахану петухов и переговорить с ним о том, что конец загасить хочешь. Задница – это тебе не халява, она всем принадлежит, а лагерь не курорт! За кишку ты должен собственной пайкой расплачиваться! Что можешь сказать в свое оправдание?
– Виноват я, дядя Вася, – сказал тот законнику, который был старше его на каких-то три-четыре года. – Прости.
– А ты у петухов спросил? Захотят ли они тебя простить?
Петухи молчали.
– Вот то-то! Прощения тебе не будет! Крысятник в моей зоне разводить не позволю! Мне порядок нужен. Не хочу, чтобы потом все животы от смеха рвали. Ну, пацаны, определите его в петухи! Отправляйся к тем, кого ты презирал!
«Шестерки» резво бросились к виновному, будто дожидались именно этой команды. Мигом повалили, содрали штаны и обесчестили на глазах у всего отряда.
Дядя Вася был во всех отношениях законный вор. В колониях, где он появлялся, непременно организовывал группы неповиновения, собирал деньги на благое дело. Он не забывал один из главных законов нэпмановского вора: никаких разговоров с администрацией. И к хозяину его невозможно было привести даже силой – преодолеть сопротивление дюжины личных телохранителей было непросто. И даже если бы удалось их раскидать, трудно было сказать, как будет проходить беседа, – зона могла просто выйти из повиновения.
Дядя Вася никогда не расставался со своей охраной: шесть человек постоянно шли впереди, столько же следовало за ним. Всюду, где бы он ни находился, они неизменно составляли его окружение.
И все-таки однажды администрации удалось перехитрить опытного вора и изолировать его от остальных. Это случилось после работы на лесоповале, где дядя Вася согласился быть счетоводом. Его задержали на выходе у проходной, когда вперед прошли первые шесть человек, остальных под предлогом осмотра задержали на несколько секунд, и этого было
О беспределе, который сотворили с дядей Васей, узнали не только воркутинские лагеря, буза ураганом пронеслась от холодных вод Северного Ледовитого океана через всю Россию и аукнулась на зонах Тихоокеанского побережья – в лагерях Магадана и Сахалина. Зэки ломали станки, жгли бараки – это напоминало гражданскую войну. И только пулеметы сторожевых вышек сдерживали неуправляемую миллионную армаду. Бузу усмиряли силой, в зоны вводили войска, следственные изоляторы были набиты зэками до предела, но это лишь подстегивало бунтовщиков. Зэки пускали в ход заточки, инвентарь. Однако лагерная администрация, преодолевая сопротивление, твердо стояла на своем, намереваясь перевести законника в лагерь «Черный Аист».
Каждый вор в законе, едва только входил в ворота этой зоны, мгновенно лишался былого авторитета в уголовном мире.
Эта зона среди прочих числилась особой, она была создана для таких непокорных, каким был дядя Вася. Там творила беспредел группа обиженных, которые прошли через мытарства лагерей, претерпели презрение и обозлились на весь воровской мир. Именно к ним на воспитание подбрасывали воров в законе. Они били законников, опускали их до своего уровня.
«Черный Аист». Во всей России не находилось вора, который бы не содрогнулся от этих двух слов. О «Черном Аисте» ходило множество историй, одна страшнее другой.
На очереди был дядя Вася. Связанного, но несломленного, его на носилках внесли во двор лагеря «Черный Аист». Вора в законе не стало.
Дядя Вася отказывался есть – его кормили насильно, он отказывался работать – его сажали в карцер. Оставалось единственное средство, способное усмирить его гордыню. Это была камера, где сидели пятеро воров в законе – такие же, как и он сам.
Начальником колонии «Черный Аист» был Сычев Валерий Павлович. Подчиненные его называли Гениальный Мужик. Зэки его звали просто – Сыч! И те и другие были правы. Первые потому, что Сычев додумался до таких методов, к каким до него никто не прибегал. Он создал целую фабрику по ликвидации воров в законе, которая работала по принципу отбраковки. Воров в законе сажали в одну камеру. Все они были равны, все они были признаны преступным миром, но каждый из них всегда помнил о том, что ни один из законников не смеет даже замахнуться на другого. Однако, оказавшись в замкнутом пространстве, они с трудом выносили друг друга. Раздражение скоро перерастало в откровенную ненависть, и частенько из камеры выносили кого-нибудь с раздробленным черепом. Секрет был прост. Каждый день требовалось выносить парашу, но достаточно было только притронуться к ней, чтобы потерять величие законного вора. Слух о бесчестии того или иного законника молнией распространялся по всем лагерям. Пребывание законных в одной камере напоминало опыт с крысами, когда в клетке остается самая сильная. А потом сильнейших сводят вместе, и вновь остается только одна.
Блатные называли начальника колонии Сычом не только потому, что сокращали его фамилию. Он действительно напоминал своим обликом сыча. Круглолицый – точь-в-точь лесная сова – он вечно таращил большие и кажущиеся наивными глаза. Ушные раковины были маленькие и плоские. И повадками он больше смахивал на сыча – любил показываться в камерах по ночам, непременно засиживаясь допоздна. Невзрачный шибздик, он упивался властью. При одном его появлении вздрагивал самый матерый блатной.
Именно в колонию к Сычу и попал дядя Вася. Он прошел перековку по полной программе: сидел год в одиночке, был не раз бит, и, когда его поместили в одну камеру с законниками, остался до конца верен воровским принципам. Дядя Вася видел, как на его глазах один за другим падают идолы, те, на которых он всегда старался равняться: один хотел покоя, другой желал свежего воздуха, третий помышлял о свободе. Он видел, как плакали опущенные воры, видел, как они выносили парашу. Дядя Вася дал себе слово, что лучше умрет, чем притронется к пропахшему мочой ведру.