Я возвращаюсь за тобой
Шрифт:
— Знаете что? Я полагаю, что смерть — это, возможно, наилучшее из того, что произошло с вами за очень долгое время…
Ресторан гостиницы «Софитель»
9 ч 21 мин
Себастьен пробежал глазами статью, посвященную Итану, и сложил газету. В глазах его мелькнуло бешенство, но он его сразу пригасил. Он посмотрел на Селин и не без труда проговорил:
— И с каких пор… у вас это тянется?
—
— И сколько же это длилось?
— Примерно год.
Он отвел глаза. И поскольку он не произнес больше ни слова, заговорила Селин:
— Насколько я помню, я всегда надеялась встретить кого-то…
Себастьен пожал плечами:
— Кого-то?
— Кого-то, кто был бы похож на меня, того, кто бы меня понимал. Кого-то, с кем бы я больше не чувствовала себя одинокой.
— Ну, и?
— Он меня нашел, а не я.
14
Я ЖДАЛ ТОЛЬКО ТЕБЯ
Беда мне с этими девчонками. Иногда на нее и смотреть не хочется, видишь, что она — дура дурой, но стоит ей сделать что-нибудь мило, я уже влюбляюсь. Ох, эти девчонки, черт бы их подрал. С ума могут свести.
Париж — аэропорт Шарль де Голль
Шестью годами раньше
Понедельник, 10 сентября 2001 года
7 часов утра
Зал отправления.
Сидя в кресле, скрестив ноги над дорожной сумкой, Итан ожидает самолета, который вернет его в США. День обещает быть долгим: произошла задержка, самолет взлетит только в 10.30 и совершит продолжительную остановку в Дублине, прежде чем снова продолжит путь в Нью-Йорк. Прибытие предусмотрено в 18.20. Убийственное путешествие, зато соответствующее цене билета, добытого через Интернет. Это единственное, что доступно для его бюджета.
Ведь в сентябре 2001 года Итан — никому не известный психотерапевт, которому явно не до шика. Он только что провел неделю в Париже, это были первые настоящие каникулы в его жизни, которые он провел в музеях и знаменитых кварталах, о которых мечтал с давних пор: Лувр, Орсэ, Оранжерея, остров Сен-Луи, Монмартр…
Он встает со своего кресла, потягивается и смотрит на свое отражение в витрине дьюти-фри. Изношенные джинсы, потертая кожаная куртка и ковбойские сапоги с острым носами — он понимает, что выглядит деревенщиной, хоть одежда и удобна для отдыха. И что меня дернуло так нарядиться? — спрашивает он себя, хотя за долгие годы так и не сумел оторваться от своих социальных корней.
«Эра Клинтона» в США подходит к концу. Итан видел, как люди его возраста вокруг него вдруг становились миллионерами, создавая какой-нибудь старт-ап. У него самого не было такого нюха. Он не смог ухватить преимущества новой экономики. Но он хочет полагать, что сможет прыгнуть в следующий вагон, так как, несмотря на еще скромные доходы, кабинет, который он открыл в Гарлеме, начал уже набирать популярность.
Он делает несколько шагов по залу. Что-то витает в воздухе. Запахи конца эпохи. Он чувствует, что вот-вот начнется новая эра, без сомнения, более неприятная, чем предшествующая, она ждет какого-то события, чтобы начать воплощаться в жизнь.
И еще он предчувствует, что двухтысячные — это «его время», когда он сможет выбиться в люди. Он еще не знает, как и благодаря кому, но уверен, что, когда представится шанс, он его не упустит. Чтобы придать себе мужества перед предстоящим тяжелым днем, он решает побаловать себя завтраком в одном из кафе с видом на летное поле.
Он садится к стойке, заказывает булочку с шоколадом и кофе с молоком и обводит зал мечтательным взглядом. Глаза его на миг останавливаются на молодой стюардессе, сидящей за столиком у застекленной стены с видом на бетонированную площадку. Элегантная и отстраненная, она поглощена книгой.
Поначалу это самый безобидный взгляд (вид красивой девушки ему нравится куда больше круговерти самолетов), затем его глаза задерживаются на ней все больше, и возникает романтическое чувство. Первые солнечные лучи угасающего лета ласкают неподвижный силуэт, превращая его в картину Вермеера, — до тех пор, пока она не оживает, чтобы, в свою очередь, посмотреть на него. И он вдруг ощущает внезапный острый ожог, который его изумляет. Лицо девушки как у ангела, а взгляд — золотой. Итана охватывает то же нервное возбуждение, сердце у него колотится так же, как тогда, на Тайм-сквер, девять лет назад, когда он бросил Джимми и Марису. Он умеет распознать критические точки своей жизни, и это — одна из них.
Влекомый непреодолимой силой, он слезает с табурета и идет к ее столику. Вот она, единственная, в нескольких шагах от него. Менее чем через десять секунд он заговорит с ней. Но чем привлечь такую девушку?
Девять секунд.
В Нью-Йорке ему чаще всего удавалось вскружить голову лишь какой-нибудь дурочке из Нью-Джерси, которую можно подцепить в баре субботним вечером.
Восемь секунд.
Он щурит глаза, чтобы разглядеть название книги, которую она читает: «Невыносимая легкость бытия» Милана Кундеры.
Семь секунд.
Он никогда не читал Кундеру. Кундеру не читали в его гнилом квартале Южного Бостона. Кундеру не читали на стройках, где он работал. Он обратился к культуре слишком поздно, и ему еще много чего нужно было догонять…
Шесть секунд.
После стольких усилий стать другим человеком у него снова появляется ощущение, что простецкое происхождение написано у него на лбу и что сейчас его просто пошлют.
Пять секунд.