Я всей душою с вами, львы !
Шрифт:
Став чуть постарше, Стикс сделался менее зависимым от нас и охотно исследовал окрестности - и когда был в лагере, и когда ездил с нами на машине; особенно нравились ему поездки в Понт-Дрифт - ботсванский пограничный пост. В лагере он лазил по деревьям, бегал по пятам за Джулией и с особым наслаждением гонялся за куропатками и цесарками, которые вспархивали, раздраженно шумя крыльями. Интересно, что Стикс, по-видимому, был не очень чувствителен к боли: руки его были покрыты волдырями и царапинами, а ему хоть бы хны! Джулия нарезала пластырь и накладывала его на обезьяньи болячки.
Во время поездок на машине за ним нужен был глаз да глаз. Если его вовремя не схватишь, то он, чего доброго, вылезет из окна, заберется на крышу, а потом возникнет по ту сторону ветрового стекла - вот, мол, и я! Затем опять исчезнет и
На пограничном посту мы оставляли его на попечение наших друзей чиновников иммиграционной службы, а сами следовали в Южную Африку. По закону мы не могли брать его с собой - "он беспаспортный", как шутили на границе. Ожидая нас, Стикс охотно играл с детьми чиновников и строил всяческие гримасы следовавшим в ту и другую сторону туристам, чем немало забавлял их. Он стал талисманом пограничного поста и всеобщим любимцем.
Как раз в это время жара сделалась абсолютно невыносимой: каждый день в тени было за сорок. Тогда мы с Джулией доставали подаренную нам детскую надувную ванночку, наполняли ее водой, тщетно пытаясь найти хоть какое-то облегчение от жары, и звали к себе Стикса. Поначалу он наблюдал за нами со стороны, затем, чуть осмелев, стал залезать в воду локтем, но пальчики по-прежнему держал во рту. Понаблюдав за ним, мы поняли, что он мочит в воде шкурку и всасывает влагу сквозь пальцы. Пришлось отучать его от этой привычки - ведь если он слишком насосется воды, ему не поздоровится.
Наконец он добровольно влез к нам в ванночку - жара была труднопереносимой даже для него. Однажды он удивил нас тем, что влез туда один. Но мы удивились еще больше, когда он, посидев там немного, нырнул с головой в воду, невероятным образом проплыл по дну по всей длине и выскочил с другого конца мокрый, как мышь, но довольный. Потом он не раз проделывал этот отнюдь не типичный для обезьян трюк, всякий раз с большим щегольством и достоинством.
У Стикса была еще одна черта, доставлявшая нам немало неприятностей: что бы ни попадалось ему в руки, он ко всему проявлял живейший интерес и норовил умыкнуть. К примеру, всякий раз, когда я после очередного прокола останавливался заклеивать шину, Стикс непременно крался за мной и утаскивал тюбик с клеем, заплатку или, что хуже всего, клапан для камеры, поскольку он непременно совал его в рот и вытащить его обратно стоило огромных усилий. Пока я краем глаза успевал заметить его проделку, он взбирался на дерево и упивался зрелищем того, как я, стоя внизу, вначале пытаюсь подольститься к нему, а затем выхожу из себя.
Вполне понятно, что Стикс не проходил и мимо съедобных вещей. Ел он то же, что и мы, но его диета была разнообразнее: в нее входили и насекомые, и личинки, и все, что он отыскивал в лагере. Сколько мы ни пытались приблизиться к нему, когда он ел, он всякий раз срывался с места, унося еду под мышкой. Порою Стикс считал нападение лучшей защитой от посягательств на его еду. Был такой случай: со мной в машине к нам в гости ехала моя хорошая знакомая, которую я встретил на пограничном посту. Она подала Стиксу длинный кусок излюбленного бурского кушанья - копченой колбасы. Еда пришлась ему очень по вкусу. Я сидел за рулем, а он - на приборной доске, повернувшись задом к ветровому стеклу; забавно было смотреть, как он расправляется с куском колбасы, по длине превышавшим его самого. Езда среди дикой природы привела мою знакомую в восторг, и ей захотелось поиграть со Стиксом. Вот этого ей не следовало делать. Стоило ей наклониться вперед, как он моментально побагровел, опасаясь, что у него хотят отнять еду, и прыгнул с приборной доски прямо в лицо моей знакомой, зажав колбасу под мышкой. Оставив на лице глубокие следы от когтей, он отпрянул назад на приборную доску, не выпуская свою драгоценную колбасу. Затем, показав нам спину, он повернул голову и бросил недоброжелательный взгляд на мою слегка окровавленную и отнюдь не слегка ошарашенную знакомую. Я сам во всем виноват - надо было вовремя предупредить ее, что опасно мешать Стиксу, когда он ест.
Став чуть старше, Стикс, к несчастью, пристрастился к белому вину; если такового не оказывалось, он
Каждое утро он получал на завтрак еду с нашего стола. Стикс обычно усаживался трапезничать на крыше автомобиля, философски наблюдая за восходом солнца, - он был "сова" и не слишком бодр по утрам. По вечерам же он с нетерпением ожидал появления львов. Стикс непременно замечал их задолго до нас и приходил в возбуждение. Он залезал высоко на лагерную ограду и с ужасом наблюдал, не отрывая глаз, приветственные церемонии, происходившие у ограды. Я видел, что Фьюрейя и Рафики знают о его присутствии, но делают вид, что не замечают. Порой, набравшись смелости (а точнее, теряя последние крохи разума), он поддразнивал львиц, начиная спускаться с ограды, и тут же, торжествуя, взлетал наверх, когда львицы, уже не в состоянии игнорировать его, устремляли на него свои взоры.
...Однажды, когда Джулии в лагере не было, Стикс исчез. Занимаясь своими привычными делами, я в какой-то момент заметил, что его нет. Я несколько раз позвал его, а затем вышел за ограду поискать в окрестных кустах. После двух часов безрезультатных поисков у меня стало тяжело на сердце. Я вернулся в лагерь посмотреть, не появился ли он, затем снова вышел за ограду. Вернувшись в лагерь во второй раз и снова не обнаружив Стикса, я принялся искать его следы в надежде хотя бы получить указание на то, куда он отправился; но следы были видны повсюду, так что затея оказалась бесполезной. Я подумал, вдруг он стал добычей змеи или хищной птицы, но, к счастью, не обнаружил признаков этого. Поразмыслив над ситуацией, я подумал, что его могло подобрать проходившее мимо лагеря семейство обезьян. Это вполне вероятно: обезьяны не раз проявляли к нему интерес, а дважды мы сами пытались внедрить его в разные семьи. В обоих случаях я чувствовал, что обезьяны готовы принять его как родного, но его самого не очень-то тянуло воссоединиться с ними. Я молился, чтобы его подобрала какая-нибудь обезьянья мамаша и он освоился в дикой природе среди себе подобных. Его исчезновение опустошило наши души, но мы надеялись на лучшее.
Несколько недель спустя произошел случай, укрепивший в нас эту надежду. Я ехал на машине в окрестностях лагеря со своим другом и вдруг увидел возле дороги обезьянье семейство. Резко нажав на тормоза, я выскочил и принялся звать Стикса; обезьяны пустились наутек, и я решил, что Стикса среди них нет. Мой приятель, не знавший его истории, решил, что я совершенно свихнулся в этой глуши, но я рассказал ему про своего исчезнувшего четвероногого друга, и он успокоился.
Неожиданно, когда я уже собирался захлопнуть дверцу машины, ко мне подскакала молодая обезьянка размером со Стикса, но ее тут же подхватила невесть откуда взявшаяся самка. Крошка инстинктивно прильнул к ней, и самка умчалась, унося его с собой. Впоследствии в течение многих месяцев случались истории, показывающие, что Стикс благополучно прижился среди своих сородичей.
Глава пятая
МОЛЕБЕН О ДОЖДЕ
Антибраконьерская команда, успевшая за какие-нибудь девять месяцев своего существования проделать столько полезной работы, находилась на подъеме, когда ее фактически прибрало к рукам руководство заповедника Чартер. Как мне объяснил один из землевладельцев, то обстоятельство, что природоохранной деятельностью занимаемся мы, независимые, а не они, землевладельцы, ставит последних в неловкое положение перед правительством. Мне ничего не оставалось, как передать нашу команду в заповедник Чартер. Опасаясь снижения эффективности ее работы, я попытался поставить условие, что бойцы будут заниматься только патрулированием, не отвлекаясь ни на что другое. Антибраконьерская деятельность приносит результаты лишь в том случае, если ведется постоянно и целенаправленно.