Яблоко седьмого дня

Эйпл (яблоко). Так меня зовут. После моего рождения родители даже не сомневались в том, какое имя мне дать. Еще бы, родиться в саду площадью в три гектара, под яблоневым деревом. И даже если у них и были другие варианты с именем для дочурки, то они тут же отпали.

Внешне мне это имя совсем не подходило. И уже в старшем возрасте рассматривая себя в зеркале, я видела девушку со смуглой кожей и черными длинными волосами, а не светленькую девочку которой бы больше подошло это имя.

До того времени как мне исполнилось восемь лет, мы жили очень хорошо. С этим периодом жизни связаны самые

теплые воспоминания, самой настоящей семьи. Если мои сверстники спешили с интересом в школу, то я наоборот неслась что есть силы, на своем зеленом велосипеде домой. Я любила эти обширные земли Виржинии. Я любила наш дом. Чувство свободы накрывало меня с головой, когда я пролетала местные владения. Дом — это свобода! А школа — это обязательство. Девочки в школе порой рассказывали секреты про свою семью, о том, что они часто ругаются между собой, у кого- то семьи были в разводе, а я молча наблюдала за этим. Я боялась того, что если я расскажу как нам хорошо, как я люблю возиться по дому, и помогать маме с папой, если я расскажу, с какой любовью и нежностью они смотрят друг на друга и на меня, — то все исчезнет.

Вне дома я была замкнутым ребенком, не пыталась всему научиться, и начать жить быстрее всех. То, единственное в чем я не давала себе ограничений, это были уроки танцев. Самое главное для меня было то что, когда танцуешь не нужно говорить. И мне нравилось все, что со мной происходило в тот период. Но, как известно все хорошее быстро заканчивается. Чуть позже в новой школе меня спросят, сколько длится детство? и я отвечу: «мое детство длилось восемь лет».

Наше владение купили очень быстро. Даже не пришлось прикручивать доску с надписью о продаже, на которой я лично вырисовывала каждую букву, заливаясь слезами. Мама видела, как мне было плохо, видела, как я не хотела уезжать. Взяв меня за руки, она сказала:

— Милая, ты уже большая девочка. Ты должна понять, что теперь нам нужно держаться вместе и не отчаиваться.

Я тогда не понимала, зачем мы продали наш Рай. Я чувствовала, что от меня что — то скрывают, я должна была знать правду.

— Мамочка, скажи, почему мы уезжаем? — Спросила я.

Она притянула меня к себе поближе, и крепко обняла, немного покачивая.

— Эйпл, папе становится плохо с каждым днем. Милая, он болеет, и ему нужна качественная медицинская помощь. — Помнишь дядю Френка? — Спросила мама. Я лишь кивнула головой.

— Ну, так вот, он очень хороший папин друг и нашел отличных врачей. И именно поэтому мы переезжаем в северную часть Флориды. Тебе там тоже понравиться, уверяла она. Я больше не плакала и все поняла. Только лишь спросила:

— А врачи в том месте, правда, хорошие? Мама улыбнулась, щелкнула меня слегка по мокрому носику и ответила, — они замечательные! В тот день для меня многое встало на свои места, и я перестала тратить время на слезы. В тот день я начала прощаться с этим местом навсегда.

Флорида ассоциировалась у меня с шестью вещами: морепродукты, жара, новая школа, новый дом (с небольшим участком земли), с больницей в которой папа лежал полгода после операции. И наконец, самая главная ассоциация девятилетней девчонки — это огромное кладбище, которое я увидела впервые в своей жизни, когда хоронили отца. Он оставил нас в этом ужасном месте навсегда.

Первое время было тяжело. Мама была дежурным врачом, и сама не раз видела, как умирают люди. Но потерять любимого человека, оказалось труднее. Говорят, время лечит. Время не лечит,

оно лишь заглушает боль, притупляя ее ощущение. Боль утраты будет жить вечно! Мы обе плакали по ночам, и по очереди приходили друг друга успокаивать. Затем все пошло своим чередом. Мы учились жить по — новому. Жить без папы. Вдвоем. И у нас неплохо получалось. Мы даже научились экономить наши средства. Жизнь в новой школе немного изменилась по сравнению с предыдущей жизнью. Я уже не боялась о себе, что то рассказать, но при этом меня и не допытывали расспросами. Мне нравилась моя школа.

В старших классах я стала черлидершей, в школьной группе поддержки. Я продолжала свое любимое занятие танцами и обзавелась пол дюжиной поклонников. Я не ходила на свидания, не обжималась на последних рядах в кинотеатре, меня даже за руку никто не держал с целью проводить до дома. Если другие девчонки, из нашей группы поддержки постоянно вели разговоры о самых крутых местных парнях, о том кто с кем спит, и у кого какой член, и о тех наивных дурочках, которые успели залететь и сделать аборт, то для меня все эти разговоры были дикими. Когда я в первый раз услышала о том, как болезненна потеря девственности, то меня вообще можно было везти в медпункт с диагнозом шока второй степени. Я не понимала, как в столь юном возрасте вообще можно хотеть кого-то, и уж тем более не задумываться о последствиях столь ужасного, на мой взгляд, занятия. В то время все только и говорили о сексе, и меня это жутко раздражало. Песня группы Dishwalla — pretty babies, идеально описывала ситуацию вокруг.

«Самое главное, что есть в мире — секс»,

Таково послание поп-культуры,

Рассказывающей нашим детям, как делать «это» правильно.

И, глядя на всю их невинность, ты можешь спросить себя:

«Зачем?»

Зачем это нужно?

Зачем нужно развращать наших детей?

И вот когда я, изо дня в день тонула в море подростковой озабоченности со стороны окружающих, я стала задумываться, а вообще все ли со мной в порядке? Перед глазами всплыл образ родителей, когда папа был жив, они и дня не могли друг без друга. Может все же я ненормальная и у меня имеются отклонения?

Решив, что мое подозрение в отношение к себе, нужно как то проверить, и я весь урок не сводила глаз со Стива, любимчика наших девчонок, по версии этих же девчонок. И вот именно в тот момент, когда я пыталась разбудить в себе любое желание к нему, он почесал свой зад. Тогда я поняла, что парень может вызвать во мне лишь ощущение трех балльного землетрясения от дерганья моего тела во время дикого смеха. Из моего исследования, я видела в парнях лишь недостатки, и это еще больше отталкивало меня. Полное отсутствие влечения к противоположному полу привело к прекращению любых попыток заинтересоваться кем либо. Но, черт возьми, как же я ошибалась тогда.

Когда я первый раз его увидела, то поняла что пропала. Он что — то спрашивал у меня, а я даже не слышала его. Я стояла как вкопанная, и растворялась в изумрудных глазах. Его темно — каштановые волосы срочно нуждались в стрижке, иначе он скоро ослепнет, если будет смотреть сквозь них. Будто услышав меня, он пропустил прядь своих волос через пальцы, назад, но они все равно вернулись обратно. Он был выше меня на две головы, а его тело будто обещало через пару, тройку лет стать еще круче.