Яблоневое дерево
Шрифт:
– Сегодня у нас айнтопф, любимое блюдо Отто. Надеюсь, тебе тоже понравится. Пойдем, покажу тебе, как его готовить. Ты должна научиться, если хочешь стать его женой, а если я правильно поняла – ты хочешь.
Прежде чем Отто успел что-то сказать, она взяла Салу за руку и увела на кухню. Уходя, девушка услышала щебетание Инге.
– Будем есть айнтопф, чтобы сэкономить для фюрера [6] .
– Иди сюда, малышка, у тебя золотое сердце.
Гюнтер громко рыгнул.
6
«Воскресный айнтопф» – пропагандистская
Анна выставила на стол суповые тарелки и дала Сале большой половник.
– Разливай аккуратно и положи Отто двойную порцию мяса. Ему сейчас нужно, он ведь учится в университете. И когда готовишь такой айнтопф, в супе всегда должно плавать достаточно жира, а то будет невкусно. Что тебе нужно от моего сына?
Сала посмотрела на нее с недоумением. Она не поняла вопроса.
– Почему ты его любишь?
Сале в нос ударил запах старого жира. Она заметила, что от стены отклеиваются обои, рассматривала убогую обстановку, слышала, как в соседней комнате снова шумит пьяный отец.
– Я не знаю, – сказала она чуть тверже, чем собиралась.
– Ну, хотя бы честно, – заметила Анна и молча посмотрела на девушку. – Подумай хорошенько. Брак – дело непростое. Чтобы его выдержать, нужно иметь много общего, а вы… Вы из очень разных миров. Не пойми меня неправильно. Я против тебя ничего не имею. Но у меня всего один сын. Другого не будет. Он – единственное, что я сделала хорошего в жизни. Чем я горжусь. Чего я не отпущу.
Сала не привыкла к такой прямоте. Это объявление войны или Анна просто обозначала границы?
– Мне подавать на стол? – спросила она и ужаснулась неуверенности и упрямству в собственном голосе.
– В тебе нет ничего плохого, Сала. Но, как я сказала, он мой единственный сын.
– Да.
Взгляд Анны смягчился.
– И не рассказывай о своем происхождении в присутствии Гюнтера. Он состоит в партии и хочет сделать там карьеру. Поняла меня?
– Да. Спасибо, но я немка, как и вы.
– Конечно, я на всякий случай. И при Инге, она под его влиянием. Она подала заявление на место секретарши в гестапо и ждет ответа.
– Почему вы мне все это говорите?
Анна протянула ей тарелку с нарезанным хлебом.
– Отто сказал, твоя мать – еврейка.
Сала кивнула.
– А отец?
– Протестант.
– Ну, как и большинство из нас. Тогда получается, ты еврейка только наполовину.
Сала снова молча кивнула.
– И что об этом сказали твои дедушка с бабушкой?
– О чем?
– Ну, о женитьбе твоих родителей.
Сала прекрасно знала, о чем спрашивает Анна, но предпочла сделать вид, будто не поняла вопроса.
– Не знаю, – уклончиво ответила она.
– Ну, такой союз не совсем нормален.
Анна улыбнулась. «Совершенно дружелюбной улыбкой», – подумала Сала.
12
Мать Салы, Иза Пруссак, была родом из Лодзи, из старой еврейской семьи. Ее отец, Лейб Пруссак, владелец суконной фабрики, отправил трех своих дочерей учиться за границу. Лола стала успешным модельером в Париже, Цеся уехала в Буэнос-Айрес, а Иза, самая старшая, изучала медицину в Берне, где позднее выбрала специализацию – дерматология и психиатрия. Она была сторонницей неомальтузианства, поддерживала реформы, предлагавшие бороться с бедностью посредством ограничения рождаемости с помощью предохранения. Иза считала, что контроль рождаемости возвращает женщинам свободу над собственным телом. Свободное время она проводила у подруги, Маргареты
– Иоганн Ноль, а там, сзади – мой приятель, Эрих Мюзам [7] . Хотите с нами поужинать?
– Голыми?
Они рассмеялись.
– Здесь все называют меня Жан.
– Я Иза, – она протянула ему руку.
– Сегодня вечером мы хотим спуститься в деревню. Эрих не переносит вегетарианской жратвы. Как насчет пасты болоньезе и бутылочки красного вина?
– Я бы предпочла кусок мяса с кровью и ведро красного вина.
– Сию минуту, только приоденемся.
7
Эрих Курт Мюзам – немецкий поэт и драматург, видный представитель богемы. Анархист. В конце Первой мировой войны – один из ведущих агитаторов Баварской советской республики.
– Буду ждать вас в главном доме, у господина Оденковена.
– Осторожнее, не попадайтесь на глаза его подружке.
Улыбнувшись ей светлой, мальчишеской улыбкой, он повернулся о пошел обратно к другу, который недоверчиво наблюдал за беседой издалека. Иза без стеснения смотрела ему вслед. Казалось, его красивое, рослое тело слегка парит в воздухе. Пахло травой.
Я пытался побольше разузнать об этой Горе Истины. Нашел в интернете цветущие пейзажи, записал названия разных книг и вспомнил, как в детстве ездил вдвоем с мамой на каникулы куда-то во Французскую Швейцарию. Кажется, местечко называлось Л’Оберсон. Больше нигде мама не бывала такой расслабленной. И там она не носила парики.
Я нашел в книжном маленькую книжечку про Аскону под авторством Эриха Мюзама. Многое из написанного я уже знал по рассказам матери. Я подумал, возможно, она захочет посетить со мной место своего рождения. Надеялся, пейзаж пробудит эмоциональные воспоминания, детали или истории, угасшие в ее сознании. Я приманил ее старыми фотографиями ее отца, Эриха Мюзама и других обитателей Монте Верита возле водопада.
– Да они же все голые! Заба-а-авно.
Она долго смотрела на фотографию отца.
– Ты узнаешь кого-нибудь?
– Конечно.
– Кого?
– Всех.
– А имена помнишь?
Она провела рукой по лицу.
– Ну, это же Мюзам. А там, сзади, кажется Фанни цу Ревентлов [8] . Господи, какой же она была красоткой. Красивая женщина.
Мне казалось, в то время Франциска цу Ревентлов еще не бывала на Монте Верита, но я не хотел сбивать маму с толку. В любом случае, своего отца и Эриха Мюзама она узнала. Возможно, надежда еще есть.
8
Немецкая писательница, переводчица и художница.