Яд для Наполеона
Шрифт:
— Кстати, газеты трубят о том, что генерал Бонапарт убит в Каире. И Директория якобы знала о его смерти еще несколько недель назад.
— Уверена, что это вранье. Правда только то, что Нельсон нанес нам серьезное поражение на море.
— Ну да, причем не только военное, но и моральное. А коли так, не думаете ли вы, что оно подтолкнет ситуацию к реставрации Бурбонов? — спросил он еле слышно.
— Мой дорогой, я верю только тому, что вижу собственными глазами: высокие налоги, нищета, слоняющийся
— Лично я в качестве товара предпочитаю любовь.
— Дай простор полету воображения, и ты поймешь, что есть гораздо более ценные вещи. Я полагаю, нам следует заняться снабжением французской армии. — Она допила вино и жестом попросила повторить.
— Мне больше по нраву ясновидение. Оккультисты сейчас в моде. Весь Париж говорит о магах, гадальщиках и колдуньях. Почему бы нам не посвятить себя гаданию на картах?
— Я пью за счастливое будущее — какой бы масти ни выпала удача!
Так они сидели еще какое-то время, наконец мадам Бастид заявила, что ей пора домой и жестом дала понять, что хочет встать.
Огюст, как настоящий кавалер, проворно вскочил на ноги.
На следующий день похолодало, и сухой морозец слегка пощипывал кожу. Часы показывали начало одиннадцатого, когда мадам Бастрид спустилась из своей спальни и заметила, что дверь на улицу приоткрыта. Завязав на узел пояс халата, она направилась в большую гостиную, где выбрала кресло, из которого была видна прихожая, и устроилась в нем полулежа, положив ноги на пуф. Вскоре входная дверь скрипнула, и в проеме появился мальчик с седлом для верховой езды на плече. Стараясь не шуметь, он затворил за собой дверь и запер ее на замок.
— Бен-жа-мен! — растягивая гласные, почти пропела ему вслед мадам Бастид, вставая. Парнишка замер. — Ан-ту-ан! Шарль! Или может… Филипп?.. Поль? Мишель? Себастьен? Мне почему-то кажется, что ты никогда не получишь имя. — Мадам Бастид остановилась в дверях. — А человек без имени — это человек без души, смутная тень в царстве живых, — цедила она сквозь зубы. — Тебе известно, что египтяне считали имя самым верным спутником человека, и если тень оставляла своего хозяина первой, имя покидало его в самую последнюю очередь? Тебе не кажется, что они были правы?
— Не знаю, мадам, — продолжая стоять к ней спиной, еле слышно ответил мальчик.
— Не знаешь? А то, что помощник конюха должен входить в дом не с парадного, а с черного хода, этого ты тоже не знаешь?
— Это я знаю, мадам.
— В таком случае — убирайся вон, чтоб глаза мои тебя больше не видели!
Паренек, с трудом удерживая тяжелое седло, не поворачивая головы, направился в боковой коридор. Дойдя до двери, на мгновение замер, словно
На кухне пахло чем-то сладким. На звук отворившейся двери обернулась Камилла — как всегда подтянутая и энергичная. Она еще не переоделась, но была уже аккуратно причесана. Ее сестра, кухарка Аннетта, в переднике и неизменном чепце, с руками по локоть в муке, на деревянной лопате извлекала из печи румяные пышки. Рядом одна из помощниц замешивала тесто, а другая усердно толкла что-то в бронзовой ступке. Встретившись пустым взглядом с глазами Аннетты и Камиллы, мальчик проследовал на каретный двор. Пристегнутые к седлу стремена, мерно покачиваясь, били его по ноге.
Спустя пару минут следом за ним отправилась Аннетта. Она толкнула створку ворот конюшни и, как и следовало ожидать, увидела мальчишку у гнедого коня. Стоя на невысокой стремянке, он промывал животному раны на холке.
— Я ходил к шорнику подогнать седло, — сказал он.
— Не подходи ты к нему так близко. У него дурной норов.
— Не дурной. Он просто боязливый.
— Да чего ж ему бояться-то, сынок?
— Он людей боится.
— Как думаешь, ему очень больно? — участливо спросила Аннетта.
— Ничего, вылечим, — мальчик окунул тряпку в воду, но когда вынимал ее, вдруг резко вскочил и схватился за запястье, как делают, когда считают удары пульса.
Его лицо побелело. Аннета, с опаской косясь на коня, подобрала тряпку, ополоснула, отжала и, передав мальчику, тут же отступила.
— Тебе все еще мерещится это? — спросила женщина.
Мальчик кивнул и снова принялся обрабатывать рану. Конь сопел и тряс головой.
— И во сне кошмары мучают?
Мальчик снова кивнул.
— Мне стыдно, — проронил он.
— Стыдно? — переспросила Аннетта. — Да ты должен гордиться, малыш! От укуса такой змеи и взрослый-то вряд ли бы спасся. Это просто чудо. Ты был еще такой маленький… — Она немного помолчала. — Скажи, почему ты не хочешь, чтобы мы называли тебя как прежде, когда ты был совсем крохой и спал в одной комнате со мной и сестрой?
Гнедой повернул морду и обнюхал мальчика, который, стоя на стремянке, прикладывал влажную тряпку к его хребту. Свободной рукой мальчик приобнял коня за шею.
— Какими бы именами меня ни называли, все они ненастоящие, Аннетта. — У меня нет имени, но у меня есть или были родители. Родители есть у всех. И я должен найти их и спросить, как они меня назвали. — Произнеся это, он с такой силой промокнул рану, что у гнедого по крупу потекли струйки воды, смешанной с кровью. — А покамест я не желаю, чтобы кто бы то ни было как-то меня называл.
— Даже мы? Ведь мы придумали для тебя столько разных имен… — Аннетта перекрестилась.