Ядовитое кино
Шрифт:
– При желании клещевину можно вырастить в обыкновенном парнике и после этого изготовить самостоятельно. Рицин представляет собой белый порошок без запаха и хорошо растворяется в воде.
– Так… что еще?
Веня хмыкнул и заговорил:
– После больницы мы решили заскочить в морг, куда уже увезли тело Качинского и где работает твой знакомый патологоанатом Геннадий Карлович. Так вот он тоже подтвердил, что в желудке у режиссера обнаружен этот самый рицин.
– То есть они уже и вскрытие сделать успели? – удивился
– Когда я сказал Геннадию Карловичу, что прибыл от тебя, он тут же отложил все дела и занялся нашим покойником.
Увидев, что Комарик скривил лицо и закрыл рот ладонью, Зверев уточнил:
– И какие же дела он отложил?
– Он сидел возле распоротого женского трупа, держа в руках половинку батона, намазанного вареньем, и собирался пообедать.
Комарика передернуло, он издал булькающий звук.
– Вот, он и там себя так же повел, – довольный тем, что хоть как-то смог «уделать» этого выскочку-стажера, сообщил Веня. – Как только увидел мертвецов, тут же побледнел и выбежал на улицу.
Зверев рассмеялся.
– Что же ты, Игорек, не нашел литературу, в которой написано, как не бояться покойников?
– А я их и не боюсь, просто там такой запах…
– Ладно! Все ясно. Что-нибудь еще?
– Пока все!
В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет вошли Евсеев с Гороховым.
– Прибыли, товарищ майор! Вот только порадовать нечем, обыск ничего не дал, – отрапортовал Горохов и пошел ставить чайник. – Проголодался я, слона бы сейчас съел!
Комарик снова издал булькающий звук и прикрыл ладонью рот.
– Чего это он? – глядя на стажера, поинтересовался Шура.
– Страдает, – улыбнулся Костин. – Мы ведь с ним после посещения больницы в пельменную завернули, а потом в морг. Когда наш Игорек познакомился с «пациентами» Геннадия Карловича, он тут же побежал на свежий воздух. До сих пор пельменями давится.
– Ладно вам, оставьте парня в покое, – приказал Зверев. – Яд вы не нашли, а выяснить что-нибудь важное сумели.
Евсеев сел за стол и сообщил:
– Опрашивать киношников ты нам не велел, вот мы и не стали их баламутить раньше времени. Единственное, что удалось выяснить, это то, что Качинский накануне своего отравления ничего не ел, ни вечером, ни с утра. Так что версия о том, что яд ему подсыпали в еду, исключена.
Зверев насторожился:
– Откуда такая уверенность в том, что он ничего не ел?
– Помощница его рассказала, Софья Алексеевна Горшкова. Пока мы рылись в ее ящиках, эта самая Горшкова сообщила, как бы между прочим, что Качинский страдал каким-то там… – Евсеев достал из кармана клочок бумаги и прочитал по слогам: – Га-стро-э-зо-фа-геальным рефлюксом. Вчера вечером у нашего режиссера случилось обострение этого самого рефлюкса. Горшкова нас уверила, что всякий раз, когда у Качинского обостряется этот самый рефлюкс, он ничего не ест… точнее, не
Комарик снова издал булькающий звук, прижал руку к губам и жадно втянул ноздрями воздух. Он дышал так часто, что Веня решил придержать при себе очередную издевку.
– Снова пельмени наружу просятся, – ухмыльнулся Веня.
Зверев цыкнул на подчиненного:
– Отстань от него! Так… Если Качинский накануне ничего не ел, это не значит, что он ничего не пил. Воду-то уж он пил наверняка, и, скорее всего, не только воду.
– Получается так.
Зверев хмыкнул:
– Как ты там говоришь? Какой там у него был рефлюкс?
– Гастроэзофагеальный!
– Что это еще за болезнь такая? Язык сломаешь!
Комарик, который наконец-то совладал со своими приступами, поспешно вставил:
– Гастроэзофагеальный рефлюкс – это изжога…
– Что? Изжога?
– Вот именно! Самая обыкновенная изжога.
Все снова посмотрели на Игорька. Тот начал розоветь и дышал уже ровнее.
– Так, подождите-ка… – Зверев осмотрел присутствующих и обратился к Комарику: – Как ты говоришь, выглядит этот рицин, которым отравили Качинского?
– С виду это обычный белый порошок.
– Без запаха и хорошо растворяется в воде?
– Совершенно верно.
Зверев беззвучно рассмеялся:
– А теперь скажи мне, вундеркинд, чем у нас обычно лечат этот твой рефлюкс?
– Изжогу? Есть какие-то препараты, сейчас я точно не могу ответить!
– Эх ты, знаток! Я не знаю, чем там у вас лечат твой рефлюкс, но знаю, как обычно избавляются от изжоги!
– Как?
– Изжогу лечат самой обычной содой! Ее едят ложкой и запивают водой или же растворяют в воде и пьют!
Зверев повернулся к Евсееву, тот кивнул:
– Точно, моя мама всегда так делает!
Зверев фыркнул.
– Здоровья и долгих лет твоей маме! А теперь скажи мне, Дима, что такое сода, точнее, как она выглядит?
Евсеев задумался, и тут его осенило:
– Белый порошок без запаха!
– Который…
– …хорошо растворяется в воде!
– Правильно! – Зверев подмигнул Комарику. – А теперь вспоминай, Димка, не находил ли ты во время обыска у кого-нибудь из наших киношников соду?
Евсеев встал и глупо уставился на Горохова:
– Соду? Я?.. Ой…
– Я находил! – воскликнул Шура Горохов и тоже изобразил глупую гримасу.
– Где?
– У этой же самой Софьи Горшковой! У нее, как сейчас помню, на журнальном столике стояла почти полная пачка.
Зверев строго посмотрел на Горохова:
– Так. Шурик, не выключай плитку, чаи для вас с Димкой пока что отменяются.
– Только для нас?
– Для вас! Мы с Веней и Игорьком будем чаевничать, а вы, горе-поисковики, поезжайте обратно в общежитие и тащите сюда эту самую Горшкову вместе с ее содой.