Ядовитый цветок
Шрифт:
Ни у кого не оставалось сомнений, что «звездочка» избрала самый банальный вариант для своего творческого некролога — очень многие молодые дарования, вырвавшиеся внезапно на голливудский небосклон, не выдерживали испытания славой и искушения вседозволенностью. Моне чудом удалось заключить контракты с косметической фирмой «Нью-Вест» на съемки в рекламных роликах и журнальные фотографии.
Подготовив новую серию парфюмерии, связанную со спортивной тематикой, съемочная группа «Нью-Вест» отправилась в Монако, приурочив работу к гонкам «Формулы-1».
Рекламу мужского дезодоранта и массажного крема «Ренетон», названного в честь знаменитой гоночной команды, предполагалось снимать на фоне соревнований,
Это были тяжелые дни для Моны. Неотступно следовавший за своей подопечной менеджер пристально следил за тем, чтобы девушка не сорвалась. Она злилась, тщетно пытаясь приглушить нарастающую нервозность седативными таблетками.
— Ну, уж неделю, дорогая, ты выдержишь. — Убеждал её Мартин Брандл, пересматривая небрежно отобранные Моной для поездки вещи. Не приходилось сомневаться, что интересовал Мартина отнюдь не фасон костюмов, а наличие в их карманах припрятанного Моной зелья.
— Ты в сто раз хуже моей мамы. Проинспектировал даже белье. Может, ещё отыщешь сумочки? — Без злобы спросила Мона, наблюдая с балкона за действиями Мартина. Она все ещё арендовала хорошенький домик в Лос-Анджелесе, в котором поселилась во время съемок в «Молчании». Тогда после консультации с дизайнером, Мона произвела реконструкцию и обставила свое жилище чрезвычайно стильно, как и подобало юной звезде поколения тяжелого рока, компьютерной графики и смертоносного СПИДа. Никель, стекло, огромные полотна модернистов на белых и черных стенах, минимум тряпок и цветов. Металлические конструкции и композиции из туманного, будто искромсанного и обожженного взрывом стекла, служили украшением интерьера. Мартину Брандлу, тучному сорокалетнему немцу, не раз приходило в голову, что в такой обстановке обойтись без наркотиков далеко не просто. И, действительно, богемная публика, собиравшаяся в доме Моны, выглядела весьма подозрительно, демонстрировав «открытость» и плюрализм в сексуальных отношениях, без зазрения совести дымила травкой, что было, конечно, самым невинным из её грехов.
Мартин отбросил на страшную кровать с массивной чугунной спинкой кучу вещей, которые должна была упаковать для поездки горничная. Остальные, тщательно развесив на плечики, он возвратил в гардеробную.
— Не стоит тащить с собой слишком много. Пусть надрывается костюмер «Нью-Веста», которому предстоит одеть всю вашу братию в блистательные спортивные костюмы, насколько я понимаю, конечно. — Мартин, поправив очки в золотой оправе, задумчиво рассматривал комок черных бархатных лент, представлявших вечернее платье. — Тьфу, как эта штуковина одевается, вернее — вешается? Ума не приложу.
— Я выложила за эту «штуковину» тысячу баксов. Оставь, пожалуйста. Ты вообще имеешь весьма абстрактное представление об анатомии женщины. Фыркнула Мона, удивленная тем, что работавший у неё три года Мартин предпочел стать её нянькой и дуэньей, вместо того, чтобы хотя бы раз попытать счастье на роль любовника. Естественно, как мужчина, он не в её вкусе, но разве это аргумент для одержимого страстью мужчины? Увы, Мартину страсти не ведомы, кроме, разве, кулинарной. Она окинула насмешливым взглядом массивный зад склонившегося над платьями менеджера и отвернулась.
— Знаешь, о чем я мечтал, детка? — Выйдя на балкон, Мартин с сожалением оглядел запущенные клумбы — садовник приходил теперь сюда лишь раза два в месяц. — Думается, тебе нужен хороший хозяин. Двадцать один год — это, в сущности, только начало, а у тебя уже есть имя.
— Изрядно подпорченное. — Вздохнула Мона, накручивая на палец длинную блестящую прядь. — К тому же, я не научилась быть расчетливой, и совсем разучилась любить…
— Эх, детка, рассчитывать за тебя буду я. И знаешь, что у нас на повестке дня? — Продержаться неделю в Монако. Чтобы комар носа не подточил. Ты поняла меня, Мона? — Он строго посмотрел на неё и Мона отвела глаза: у этого добродушного, рыхлого мужичка был взгляд гипнотизера. способного усыпить кобру.
Мартин вдруг улыбнулся:
— А потом, потом мы подумаем, как бы нам повыгодней влюбиться. — Он подмигнул, но Моне почему-то не стало весело.
В съемочной группе «Нью-Веста», прибывшей в Монако, кроме Моны Барроу было ещё две модельки второго плана и великолепный представитель мужественности — Алекс Гир. Про Алекса ходили вполне определенные слухи. Однако он никогда не афишировал свои гомосексуальные пристрастия — кому же понадобится гей в роли парфюмерного секс-символа?
Вся команда разместилась в отеле «Хилтон» и режиссер Арвин Левис, не теряя времени, отправился искать «натуру». Три двухминутных рекламных ролика должны были создавать ощущения молодости, силы, здоровой сексуальности и одержимости спортивными успехами. Один из них имел достаточно пространный сценарий. Вначале появлялись толпы зрителей, замирающих от волнения на трибунах у трассы, а среди них — крупным планом темноволосая Мона с букетом алых роз. В болиде, проносящемся мимо — Алекс Гир. Один виток, два… и вот букет роз летит прямо в руки мужественного пилота. Он улыбается девушке, она визжит и кричит от радости, а затем приветствует восхождение своего избранника на подиум за кубком победителя. Фонтанируют бутылки шампанского, победителя в сине-красном комбинезоне с надписью «Ренетон» заваливают венками и букетами, ему на шею бросается уже знакомая красотка. Влюбленные сливаются в поцелуе в то время, как на экране появляются флаконы дезодоранта и тюбики крема «Ренетон», выполненные в той же цветовой гамме, что и костюм гонщика.
Режиссер нервничал. Возникли трудности с цветами — не просто поймать букет на скорости 300 км в час и ещё успеть многозначительно переглянуться с девушкой. Кроме того, голову пилота полностью скрывает шлем, а на экране должно появиться пышущее здоровьем лицо Алекса. И, наконец, съемка крошечной сценки финального апофеоза требовала небольшой массовки.
Поскольку «Нью-Вест» спонсировала рекламирующую её команду «Ренетон», Арвину Левису удалось быстро заполучить в качестве реквизита подиум, устроить удачный уголок у боксов команды и подобрать статистов.
— Ты будешь довольна, Мона, я нашел симпатичных мальчиков прямо в конюшне «Ренетона», — сообщил Арвин в микроавтобусе фирмы, отправлявшемся на площадку. Мона и Алекс, одетые в установленные по сценарию костюмы, отлично смотрелись вместе. — На Моне — маленькое алое платье, в тон букета, который она бросала герою, и основной краске его разукрашенного надписями комбинезона. Алекс же крутил в руках красный шлем с синим треугольником и эмблемой команды, который он должен был сорвать с головы, поднявшись на центральную ступень подиума.
— Почему в конюшне? — Не поняла невыспавшаяся Мона заявления Арвина. Подниматься в шесть утра, увы, не стало её привычкой за время работы на киносъемках. Кроме того, она вообще чувствовала себя прескверно, думая о недельном посте, в течении которого необходимо было вести себя паинькой.
— Проснись, детка! Алекс, толкни нашу красотку — я уже третий раз бубню, что конюшнями на гонках «Формулы-1» называют состав команды, состоящий из технарей, то есть обслуги, и пилотов, как здесь называют водил. У «Ренетона» три пилота и куча всяких мускулистых парней, умеющих за пару секунд отремонтировать автомобиль во время заезда. Они так летают, детка, что шины не выдерживают, приходится менять на трассе прямо во время гонок.