Ягоды желаний

Радзиевский Андрей

Темно, за кончиком носа ни зги и какое-то литое беззвучие – ни сверчка, ни шороха, ни ночной прохлады, только духота гнетет запахами. Эта ночь меня передразнивает в унисон, и все равно куда идти – хоть вправо, хоть влево, а она поддакивает: «Все едино, тьма беспросветная!». Так хочется остыть и от невесть с чего взявшейся ревности, и глупой досады, а воздух еще поддает жару своим раскаленным дыханием. Не отпускает сладость, комом под языком, и запахи дарят тот же вкус, только с прелостью и гнилью

уже падших на землю ягод. Вспоминаются слова Сергеича: «…в это лето в том конце двора, как никогда уродилась изабелла».

Пытаюсь и себя, и эту ночь взять в руки, вытягиваю их перед собой, как Вий, чтобы нащупать выход из этой мрачной безысходности. Знаю, он есть, тут, в нескольких шагах, за горбатой старой лозой проход в монастырский сад – неухоженный, заброшенный оазис, можжевеловые кущи. Он прячется в самом центре музея от непрошенных зевак за фасадом средневекового отдела. И ведут туда три входа, как в сказке: один – деревянный, калитка в штакетнике с табличкой: «Вход воспрещен!», другой – железный, небольшие кованые ворота, вросшие в землю и чуть приоткрытые к морю, третий – каменный, со стороны как раз нашего отдела, узкий проход в стене, увенчанный аркой. Может быть, это вход станет выходом для меня? Верится, что сад успокоит и приютит, как в первую ночь по приезду.

Вздрагиваю – теплые ладони виноградных листьев тронули лицо. Нащупал волокнистую кору лозы, здесь уже рукой подать, и пальцы уткнулись в сыпучий известняк на торцах входа: «Входа или выхода?». Глаза еще не привыкли, но что-то смутно угадывается впереди, будто всполохи на затушеванном мятом листе, а старый виноградник еще дышит в затылок и рот предательски хранит вкус изабеллы. Вспомнил, что где-то по левую руку кусты крыжовника! Подумал, что в его колючих лапах – мое спасение. Остается только найти пару незрелых, до оскомины кислых ягод и разжевать их, с хрустом убивая муторность навязчивой сладости.

«Только бы найти! Найти…» – или их уже обглодали, или колючие ветви не отдают, исцарапывая мне пальцы. Мысль, как из забытой детской игры: «Загадай желание, если найдешь – сбудется».

Желание. Его и загадывать не нужно, оно во мне. Оно гложет меня и рвет на части. Но! То, что оно есть – это одно, а вот самому себе признаться в этом – совсем другое.

Ба! Сразу три! Легли в ладонь, крупные, шершавые, с лохматыми кисточками. Твердые – видать, зеленые. Внутри меня все сжалось и замерло: «Сбудется?» – но сам побаиваюсь предсказаний: «Вот съешь и по своим гримасам определи, как оно сбудется». Рот вяжет, мнется лицо – кислятина до смеха и слез: «Вот так! Нагадал?».

Можно избавиться от вкуса, можно от запаха, от слуха, от зрения, но как избавиться от этого – то ли названия винограда, то ли имени, раздающегося во мне заклинанием – Изабелла?!

И как бы сам от себя не убегал, не прятался, все равно – Изабелла! Начиналось маленьким безумием, а явно переходит в тяжелую болезнь, прогрессирует с каждой минутой, и до кризиса один шаг, когда уже не имеет значения, чем все закончится, лишь бы было! Еще больше себя накручиваю, странные: точки, детали, мысли, сны – соединяются в единую линию. Вот и сейчас промелькнула мысль, разыскать Надюхину раскладушку, развалиться, покурить, вздремнуть… Так там мерещится продолжение сна! Да еще и с новым героем. Живо себе представляю: в каюту вплывает гигант Володя и начинает выпихивать из нее наши сплетенные страстью и предсмертной судорогой тела: «Вот это продолженьице! Ну уж нет!».

Глаза постепенно привыкают к ночной каше, но передо мной стоит черной стеной непролазная буйность заброшенного сада, и помню – там, в его глубине, есть скамейка, и если она не занята какой-нибудь уединившейся парочкой, то лучше мне ничего не найти. Здесь и в лунную ночь черт голову сломит, а в такую темень пробраться без фонаря – авантюра, но вспоминаю про спички в кармане. Запаливая по нескольку сразу, и в их вспышках раздвигая тяжелые ветки, пробираюсь рывками, кивая и кланяясь корявым ветвям. Коробка быстро пустеет, пару раз обжег пальцы и вспомнил про похождения Лёни Шнейдэра на чердаке, он же тоже жег спички… От этой аналогии возникает желание повернуть обратно, но неясно, чем это «обратно» лучше? Приободрила нащупанная под ногами узенькая аллея, разделяющая сад пополам – здесь уже рядом. Делаю последний рывок, и вот впереди чуть угадывается зеброй потертых досок заветная скамья.

Сижу, мну в пальцах сигарету, подсчитываю пульс раскатами крови в висках – кажется, она так разрезвилась, что слышится эхом вдали. В ослепленных глазах на фиолетовом поле прыгают рыжие зайчики. Нащупав оставшиеся спички, подсчитал – ровно три! Совпадение раздражает: «Ох, уж мне эти три ягоды – три спички. Вот разом их спалить, к чертовой матери!».

Крепко сжимая, нервно бью по истертой коробке. С третьего чирка они надрываются пламенем, а огонь неожиданно взмывает куда-то ввысь, раскалывает ночной купол над головой трещиной молнии! Высвечивается все вокруг до листочка, и от такого неожиданного эффекта подскакиваю, роняя сигарету. Надо бы сообразить, что это всего-навсего совпадение и этого следовало ожидать от такой духоты – гроза надвигалась, но то, что вижу в неоновом свете, лишает всяких суждений, сковывает мышцы и тысячи иголочек вонзаются в кончики пальцев. Следом за молнией в затылок накатывает гром. В его грохоте и треске сладость прикушенного языка, когда болью снимаешь боль! И не понял, кто выдохнул, я или небо: «Изабелла!».

Конец ознакомительного фрагмента.