«Якорь спасения». Православная Церковь и Российское государство в эпоху императора Николая I. Очерки истории

Фирсов Сергей Львович

Очевидно, что нет. Регламентация политической жизни неизбежно ставила церковные власти под патронаж властей светских, тем более что в подавляющем большинстве они состояли из православных. В николаевское время специальным циркуляром все чины, служившие в губерниях (даже не находившиеся в прямом подчинении губернатору, в том числе и архиереи), должны были «оказывать ему всяческое уважение», являясь по первому его требованию. «Таким образом, никто из архиереев не мог управлять своей паствой без вмешательства светской власти» [131] .

131

Римский С. В. Российская Церковь в эпоху Великих реформ… С. 75.

Пример показывал сам император. За тридцать лет николаевского правления по личному указанию самодержца епископам было сделано 4 выговора, 1 строгое и 1 обычное «высочайшее» замечание (5 выговоров и замечаний за те же годы наложил на архиереев Св. Синод). Показателен случай с епископом Воронежским Антонием (Смирницким), первым получившим высочайший выговор. История достаточно проста и характерна: в конце декабря 1827 г. епископ объявил

жандармскому подполковнику Волкову, осуществлявшему политический надзор в Воронежской губернии, что в домовой архиерейской церкви обнаружен конверт с письмом и запечатанный пакет на имя императора. Полагая, что в пакете пасквиль, офицер с согласия архиерея вскрыл пакет и ознакомился с его содержимым. Там находились предположения относительно «преобразования некоторых частей управления и уверения, что в случае неисполнения предлагаемых мер вскоре последует всеобщий бунт». Бумагу отправили начальнику III отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии графу А. Х. Бенкендорфу, тот переслал ее воронежскому губернатору. Автором оказался ученик Воронежской семинарии. Тем происшествие и закончилось. Граф доложил о произошедшем Николаю I, который выразил свое недовольство в резолюции: «Сделать строжайший выговор подполковнику Волкову и преосвященному Антонию за то, что смели распечатать бумагу, писанную на Мое имя» [132] . Как видим, нарушение, совершенное из сугубо верноподданнических чувств наказывалось «строжайшим выговором» потому, что нарушало незыблемое право самодержца: получать информацию, адресовавшуюся на высочайшее имя, только самому.

132

Материалы для истории Православной Церкви в царствование императора Николая I… С. 341.

Искренне считая себя православным государем, Николай I не видел тех пределов, которые могли бы помешать ему лично управлять Церковью. Он стремился знать обо всем, что происходило в империи, в том числе и «по духовной части». Так, в начале 1827 г. император заявил Св. Синоду, что через губернские начальства он знает о вопросе, который иногда ставится перед синодальным обер-прокурором: известен ли тот или иной проступок духовных лиц их (лиц) начальству?

В связи с этим Николай предписал доносить в Св. Синод «непременно в свое время и без всякого опущения» о всех случавшихся в храмах происшествиях [133] . А спустя два года обер-прокурор вновь напомнил синодалам о повелении императора доносить ему «о важных происшествиях тотчас же» [134] . Самодержец, как видим, хотел максимально реализовать свое право во всем и для всех быть последней инстанцией.

133

Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование государя императора Николая I. Пг., 1915. Т. I. С. 128.

134

Полное собрание постановлений и распоряжений по ведомству православного исповедания Российской империи. Царствование государя императора Николая I. Пг., 1915. Т. I. С. 318.

Он строил такую модель церковно-государственных отношений, которая не предусматривала церковной инициативы – Св. Синоду, например, оставили лишь право утверждать и решать те дела, в которых без него уже никак нельзя было обойтись или те, которые представил на рассмотрение обер-прокурор. Очевидно, поэтому митрополит Филарет как-то заявил о графе Н. А. Протасове: «шпоры генерала цепляются за мою мантию» [135] . Разумеется, дело было не в генерале, а в том, что он «умел понять взгляды времени», уяснив не только себе, но и архиереям Православной Церкви, что обер-прокурорская власть – всего лишь «проводник взглядов правительства в ведомство Синода», орган, долженствующий согласовывать жизнь Церкви с жизнью государства [136] . Согласование предполагало подчинение, утверждение системы поощрений и наказаний. Порочная синодальная традиция частой смены епархиальных архиереев в эпоху Николая I еще более утверждается – только за период управления обер-прокуратурой графа Н. А. Протасова в епископский сан возвели 40 человек, существенно обновив иерархию.

135

Цит. по: Розанов В. В. Апокалипсис нашего времени… С. 6. Фраза была донесена императору.

136

См. подр.: Гурьев Н. Обер-прокурорская власть в царствование императора Николая I. Л. 244. Подробный рассказ об обер-прокурорах Св. Синода – в девятом очерке.

Значит ли это, что Николай I стремился только к утверждению в Православной Церкви своей безраздельной власти?

Конечно же, нет. Как мог, он старался помогать «первенствующей и господствующей» в империи Церкви, с 1828 г. приступив к выплатам денежных средств бедным причтам. С 1842 г. ведет свое начало пенсионное обеспечение русского духовенства [137] . Именно в эпоху Николая I был принят указ об освобождении священнослужительских детей от телесного наказания и об изъятии священнического сана от действия законов о простолюдинах [138] . Критически настроенный к церковным властям дореформенной России священник И. С. Беллюстин призывал даже вечное благословение на имя Николая I «за то, что он хотел восстановить горькое и несчастное духовенство сельское!» [139] .

137

Римский С. В. Российская Церковь в эпоху Великих реформ… С. 121, 128.

138

Полное собрание постановлений и распоряжений… С. 651, 872.

139

Описание

сельского духовенства // Русский заграничный сборник. Berlin; Paris; London, 1858. Вып. IV. С. 69.

Однако и лучшие стремления императора не могли заменить принципа соборности, о восстановлении которого в николаевское время не могло быть и речи. В условиях господства теории «официальной народности» надеяться на церковную реформу было абсурдно. «Форма» полностью поглотила «содержание» – «православие» оказалось подменено ведомством православного исповедания, «самодержавие» явно клонилось в сторону бюрократического и династического абсолютизма, а «народность» противополагалась национальной идее (в 1847 г. официально предписали бороться со «стремлением некоторых авторов к возбуждению в читающей публике необузданных порывов патриотизма») [140] .

140

Чулков Г. Ф. И. Тютчев и его эпиграммы… С. 77.

Каков же результат?

«Православный абсолютизм» Николая I способствовал усилению светского контроля над церковными делами, содействуя полному и окончательному включению главной конфессии империи в политическую систему государства. Николаевская эпоха показала всем, включая апологетов самодержавия в рядах самой Церкви, что «первенство» конфессии вовсе не равнозначно ее свободе: в религиозно ориентированном государстве Церковь оказывается прежде всего – и преимущественно – силой власти «мира сего», даже если эта власть и называет себя православной. «Православный абсолютизм» – естественное порождение русской самодержавной власти в эпоху ее апогея. Борясь с «революционным духом», Николай I полагал, что европейские волнения 1830-х – 1840-х гг. вызваны безверием, которому в России он не позволит распространиться [141] .

141

Никитенко А. В. Моя повесть о самом себе… С. 381–382. Запись от 15 декабря 1848 г.

Воспринимая свою власть в качестве гаранта сохранения «веры и благочестия» в стране, император до конца жизни оставался сторонником внешней поддержки главной конфессии, так и не дав ответа на вопрос: «Святая Церковь не более ли нуждается в помощи правительства к развитию ее внутренних сил, чем в насильственном содействии к обращению уклонившихся или к воссоединению отпавших?» [142] .

В самом деле: развитие «внутренних сил» предполагало наличие внутрицерковной свободы, а ее «даровать» Николай I не мог и не хотел. Этому мешали четко усвоенные принципы «православного абсолютизма». Круг замыкался, востребованной оставалась лишь триада, этот политико-религиозный суррогат, воспринимаемый как последний «якорь нашего спасения». Разрушение политических принципов николаевской монархии после Крымской катастрофы означало и пересмотр тех принципов, на которых держался «православный абсолютизм». Эпоха Великих реформ Александра II стала доказательством этой непреложной истины.

142

Эпоха Николая I… С. 186.

Очерк третий. «Охранительная идеология» и Православная Церковь в России 1825–1861 гг.

В отечественной историографии эпоха Николая I (1825–1855) традиционно считается временем реакции, когда основной задачей было укрепление «исконных» начал существовавшей в империи власти, более всего опасавшейся покушений на самодержавный принцип – основу основ российской политической системы. Но можно ли утверждать, что стремление сохранить «чистое самодержавие» было проявлением политической недальновидности и «тупой реакционности» Николая I? Столь простой ответ на серьезный вопрос сводит проблему к личной воле верховного носителя власти, заставляя – хотим мы этого или нет – абсолютизировать его политические возможности. А между тем, и для неограниченного самодержца существовали свои «пределы возможного». Давно замечено, что своим расцветом в николаевскую эпоху самодержавие обязано состоянию страны, в которой разлагалась прежняя основа государственного быта – крепостное право и крепостническое хозяйство, вырождался выросший на этой основе общественный и политический строй, усиливалось недовольство крестьянской массы, замедлялось развитие промышленности. «Настоящее положение таково, – говорил Николай I в одном из своих секретных комитетов, изучавших очередные вопросы русской жизни, – что не может продолжаться, а решительные к прекращению оного меры без общего потрясения невозможны». А. Е. Пресняков, упомянувший эти «безнадежные слова», заметил: в них – «основная идея николаевского царствования» [143] .

143

Пресняков А. Самодержавие Николая I // Русское прошлое. Исторические сборники. Пг.; М., 1923. Кн. 2. С. 10.

Неустойчивое равновесие между старым и новым делало положение Николая I двусмысленным: с одной стороны, необходимость реформ, прежде всего решения крестьянского вопроса, осознавалась достаточно ясно; с другой стороны, изменение жизни и быта, структурные подвижки в обществе могли привести к самым трагическим последствиям, «сотрясению основ». Подобного сотрясения, новой «пугачевщины» боялись не менее, чем опасного бездействия. Вопрос «что делать?» в тех условиях сводился к другому: «С чего начать?». К тому же вопрос этот осложнился восстанием 14 декабря. Оно продемонстрировало не только желание дворянских революционеров установить новый политический – и, соответственно, экономический – порядок в России, но также показало властям и отношение народа к «благородному сословию». Секретные агенты доносили, что народ «повсеместно радовался, что царь (по крестьянским понятиям источник добра) 14 декабря в Петербурге побил дворян (разумеется, «носителей зла») и, стало быть, вскоре выйдет свобода, дарованная свыше!» Когда ожидание обмануло, народ определил, что этот царь фальшивый, «самозванный», и стал искать настоящего монарха, которого заподозрили в Константине [144] .

144

Эйдельман Н. «Революция сверху» в России… С. 100–101.