Якорь в сердце
Шрифт:
Капитана заметил только руководитель оркестра. Он хотел было по традиции в честь его появления сыграть туш, но вовремя обратил внимание на предупреждающий жест и продолжал вытягивать из своего электрического органа заунывные звуки цыганского романса.
Их оркестр в этот рейс остался на берегу — участвовал в каком-то смотре. Капитан втайне надеялся, что его ребята займут место среди победителей. И не только потому, что заботился о доброй славе корабля. Ему нравились парни, которые четвертый год подряд играли днем в музыкальном салоне, а по вечерам в баре; он привык к их мелодиям. Как всякий человек со слаборазвитым музыкальным слухом, капитан любил только те песни, которые сразу узнавал и легко мог напевать про себя, особенно морские баллады, вальсы и польки.
А эти четверо! Отдел кадров прислал их на его капитанскую шею за час до отхода… Ни тебе скрипки, ни саксофона, ни порядочного аккордеона. Какие-то непонятные электрические приборы, соединенные между собой клубком проводов, подключенные к двум микрофонам. Случись авария, и им капут. Однажды днем объявили учебную тревогу, отключили ток, и оркестр тотчас замолк — без электричества он был глух и нем, как дохлая треска.
Чтобы ни у кого не возникло сомнений, кто среди них главный, руководитель, нажимая на клавиши, беспрестанно кивал головой, словно отбивал для всех остальных верный ритм. Даже в те мгновения, когда его тонкие пальцы замирали и над головами танцующих, как дамоклов меч, повисал растянутый до бесконечности аккорд, голова продолжала качаться с настойчивостью метронома. Не желая отставать от начальства, оба гитариста в свою очередь отбивали такт ногой и попеременно откидывали на затылок длинные волосы. А возвышавшийся над всеми, как венец творения, барабанщик обращался с медными тарелками и тамбуринами, педалями на пружинах и ударными палочками так, будто был он не музыкантом, а жонглером, звездою цирка. Он не прекращал своих манипуляций даже в антрактах, и тогда казалось, что его беззвучному тику подчинялся гул судовых моторов.
Стоя в тени полуоткрытой двери, капитан оглядел собравшихся. То были люди самого различного возраста и национальностей: обычная пестрая, объединенная случаем публика пассажирских судов. Не нужно было заглядывать в длиннющий список, хранившийся у него в сейфе. Беглого взгляда достаточно, чтобы сразу узнать группу английских туристов с вездесущими энергичными старушками, которые бросили своих внуков и в обмен на фунты, скопленные в течение долгой жизни, отправились за приключениями в таинственную Советскую Россию. Немцы держались особняком — сидели за сдвинутыми столами и пили пилзенское пиво, словно задались целью подтвердить верность банального литературного портрета своих соотечественников. В Риге они сядут на самолет, чтобы посмотреть в Москве футбольный матч между советской и западногерманской командами. Для поддержки «своих» они везли с собой старомодные автомобильные клаксоны, охотничьи рожки и прочий шумовой инвентарь. В Ленинграде они снова сядут на корабль и вернутся обратно в Гамбург. Капитан готов был поручиться, что ни один из них не заглянет ни в музей, ни в театр. Все свободное время они проведут с пивными кружками в руках или в охоте за сувенирами.
Довольно многочисленным на этот раз оказался разряд индивидуальных пассажиров. Они появились в разных портах и сойдут на берег в разных городах. Это были советские граждане, возвращающиеся домой из-за границы, зарубежные дипломаты, представители торговых фирм, делегаты, а также просто путешественники, заразившиеся самой распространенной болезнью второй половины двадцатого века — туризмом. Этим, пожалуй, было все равно, куда и зачем ехать — лишь бы им дали пощелкать кино- и фотоаппаратами, как следует выспаться ночью и три раза в день хорошенько поесть. А советские суда славились русской кухней, перенасыщенной деликатесами и напитками.
Капитан уловил английскую, немецкую, русскую и французскую речь. Одни, не успев по-настоящему познакомиться, уже говорили о неизбежности разлуки. Другие с нетерпением ждали утра, предвкушая радость долгожданной встречи с родными.
Голоса сливались в запутанный ком, только по выражению лица он мог судить, кто что произнес на своем языке.
— Ты не забудешь мне написать? — по-немецки шептала стройная невысокая брюнетка. Поднявшись на носки, она всем телом льнула к своему партнеру по танцам — видному мужчине средних лет с подернутыми сединой волосами и поразительно молодыми чертами лица.
— Мужское слово — закон! — обещал он воинственно, не отрывая голодного взгляда от другой девушки, которая исполняла нечто вроде сольного номера посредине зала.
За этой тесно обнявшейся парой — единственной танцевавшей медленно — наблюдали двое мужчин. Капитан без особого труда угадал в них офицеров.
— Заместитель военного атташе. Возвращается из отпуска, — сказал один из них по-русски. — Но, видно, времени даром не теряет.
— А вы? Поживете в Риге или сразу домой?
— Меня встретит жена. Проведем пару дней на взморье.
В конце бара за стойкой пожилой мужчина, по виду южанин, и просто, но со вкусом одетая седая женщина в черной мексиканской накидке потягивали через соломинку мартини.
— Не помню, чтобы я вас видел в Саласпилсе прошлой осенью, — сказал на ломаном французском языке мужчина.
— А я не из заключенных, — ответила дама. — Я еду поклониться памяти моего довоенного друга…
Спасаясь от холодного осеннего ветра, в салон после вахты вошли штурман и судовой механик. Заметив капитана, они резко изменили курс и «бросили якорь» подальше от соблазнительной роскоши бара. Закурили, окинули зал оценивающим взглядом.
— В этот раз удивительно мало «господ земляков», — усмехнулся штурман.
— Будто не знаешь, что их родственные чувства зависят от стрелки барометра. Выдастся солнечное лето — жди братишек на Рижском взморье… А эта вон? — спросил он, кивком головы указывая на танцплощадку.
— Мне тоже так показалось, когда она появилась в Стокгольме. Но заглянул в список пассажиров, смотрю — госпожа Эльвестад. У них это примерно то же самое, что у нас Калнынь, половина телефонной книги…
Последний аккорд шейка совпал с резким толчком корабля. Госпожа Эльвестад отдалась движению, высвободилась из рук партнера и лихо прокатилась до стойки бара.
— What shall it be? [1] — не замедлил воспользоваться ситуацией бармен.
— Make it gin with tonic for me! [2] — ответила она, карабкаясь на табуретку и пытаясь себе представить, что сказал бы муж, если бы увидел, как много пьет и кокетничает его сдержанная, строгая жена. Но зачем лишать себя радости? Она знала, что соблазнительна, что выглядит гораздо моложе своих лет. В нее влюбился голландский тренер по шашкам, а это придавало жизни особую остроту. Как всякой женщине, ей необходимо было испытать силу своего очарования. Голландец последовал за ней к стойке бара, и она одарила его обольстительной улыбкой.
1
Чем угостить вас?
2
Сделайте мне джин с тоником.
— And I thought you Swedes prefer aquavit as a night cup [3] , — сказал он и обратился к бармену: — Double vodka! [4]
— Tonight I couldn’t sleep anyway… [5]
— Then let us dance [6] , — сказал он польщенный, легко поклонился и пригласил ее на следующий танец.
Она покачала головой. Теперь не мешало бы процитировать известное четверостишие Омара Хайяма, в котором дни и ночи человеческой жизни сравнивались с черно-белой шахматной доской, люди — с пешками, а уготованная им судьба — с вечным покоем в темном ящике.
3
А я думал, что шведы предпочитают на ночь рюмку аквавита.
4
Двойную водку.
5
Сегодня я все равно не буду спать…
6
Потанцуем.