Шрифт:
«В лесу ты либо охотник, либо добыча», – так всегда говорил Антону его дед.
Юноша, чьё дежурство в лагере выпало на глубокую ночь, вперил усталый взгляд в рыжие всполохи костра и никак не мог определить свою роль в сложившейся ситуации.
На охотника Антон не смахивал, а вот лес – совсем другое дело. Тот, как никто другой, был настоящим первобытным хищником: чёрный еловый бор – косматая, покрытая вековой корой морда; мох – щетина на ней; руки – живые корни, а болота – его рокочущее чрево. Каждый ночной звук, будь то упавшая ветка или беспокойный
Ситуация ещё не была патовой, но внутренний голос подсказывал, что самое время начать бить в набат. Они заблудились. Если даже Вано – самый матёрый походник – признал это, значит, можно смело, как он выразился, «звонить ментам».
Антон подбросил в огонь беремя с вечера заготовленного хвороста, затем – пару веток потолще, и укрыл еле горящий костёр двумя свежесрубленными еловыми лапами. Ночную тишину, нарушаемую нечеловеческим храпом, доносившимся из одной из палаток, разорвал пулемётный треск хвои. Ель, шипя смолой, мгновенно вспыхнула, словно вымоченная в бензине пакля. Яркие всполохи выхватили из тьмы две камуфляжные палатки, стоявшие поодаль. Из одной из них доносились влажные, каркающие звуки неровного храпа.
«Живой человек так не может», – подумал Антон.
Утробные звуки, приглушаемые плотным тарпаулином палатки, были сродни горловому пению якутского шамана, которому перерезали горло прямо во время камланий. Храп принадлежал Вано – виновнику торжества. Ванька, конечно, никого не тянул за шиворот, но и пугой никого не гнал: все присоединились к ежегодной Ваниной вылазке на свой страх и риск. В прошлом году – поход на какое-то поместье забытой польской диаспоры; в позапрошлом – поиск озерца, исчезнувшего с топографических карт ещё до рождения Антона. Этим летом выбор пал на заброшенную со времён Второй мировой деревушку, затерявшуюся среди одичавших Верлиоковых болот.
Антон сел на свой рюкзак, укутался в клетчатый плед, закурил. Где-то тревожно закричала неясыть. Рука непроизвольно скользнула к топорищу.
«На месте. Главное – костёр не просрать», – выдохнул Антон.
Идти за дровами в чёрную пасть леса совсем не хотелось.
Из второй палатки, окраса «Снежный барс», доносилось тонкое сопение, перемежающееся жалобным поскуливанием. Очевидно, Алёнке – пассии Антона – снился кошмар. Беспокойно спящая девушка лягалась во сне.
Алёна взяла эту палатку на прокат в местных «Спорттоварах» и с тех пор узнала о себе много нового, в том числе и от Вани – неофициального «лидера экспедиции». Этот титул, конечно, ему никто торжественно не присваивал, но все, включая вечно недовольного Толика, принявшего храп-вахту от Вано, видели в нём этакого «батю».
***
– «Снежный барс?» Серьёзно? – спросил Алёнку Вано, когда помогал пристёгивать палатку к её потрёпанному рюкзаку. – Ты что, на Холатчахль собралась?
На лбу девушки выступили бисеринки пота то ли от июльского зноя, то ли от смущения. Скулы обдало жаром.
– Там только такая была. Последняя.
– А если бы розовая была? – съязвил Толик и, не вынимая сигарету из губ, расплылся в улыбке.
– Розовых не бывает, – буркнула Алёна, затягивая потуже золотисто-пшеничный хвост на затылке. – Как будто цвет важен?
Алёна застегнула карабин под грудью, сдула с глаз непослушную прядь.
– Видишь ли, Алёнка, – начал Вано. – Цвет-то, конечно, не то чтобы критичен, но мы не на шашлыки собрались. И чем меньше внимания мы к себе привлечём – тем лучше для нас же.
– Внимание? Чьё? Где? На болотах? – вступился за свою девушку Антон.
– Мы ведь не только в глуши ночевать будем, – парировала брата Юля – жена Толика. – А до болот ещё дойти нужно.
Антон замялся и почесал еле проклёвывающуюся, куцую бородку.
– А молодёжь знает первое правило ночлега в походах? – произнёс Толик, передавая жене бутылку с водой.
Вопрос был явно с подвохом и адресован и без того раскрасневшейся Алёне. Толик, ухмыляясь, сверлил смущённую девушку взглядом.
– Началось! – Юля, закатив глаза и тяжко выдохнув, спрятала бутылку в рюкзак.
Антон с Алёной переглянулись, подбирая в уме подходящие варианты ответа. Толик, казалось, и не ждал услышать правильный. Он слегка наклонился вперёд, упёрся одной рукой в колено и, жестикулируя сигаретой у лица девушки, словно пытаясь затушить окурок о невидимую стену, выдал:
– Ночуй. Как. Можно. Дальше. От. Населённых. Пунктов, – властным голосом произнёс он.
– А почему-у? – задал вопрос на окончательную засыпку Ваня и расплылся в ехидной улыбке.
Алёна пожала плечами.
– Потому что бояться нужно не зверя, а человека, – без тени улыбки произнёс Толик.
– Параноик грёбаный! – не выдержала Юля.
Толик, пропустив мимо ушей слова жены, продолжил:
– Вот я в ваши годы…
– Какие твои годы? Не будь говном! – встряла Юля и с сардонической улыбкой толкнула мужа в плечо. – И без тебя душно. Отстань от молодёжи.
– А вот Хемингуэй писал, – дополнил Ваня, – что нет охоты лучше, чем охота на человека…
– Ещё один параноик, – буркнула Юля, забрасывая рюкзак на плечо.
–…и тот, кто её познал, – не унимался Ваня, – никогда не сможет полюбить ничего другого. Как-то так.
Антон с Алёной переглянулись. Холодный комок застрял у девушки в горле. Крайне тревожно было услышать подобное от бородатого тридцати трёх летнего мужика, одетого в камуфляжные штаны и советскую, песочного окраса, куртку из стройотряда. Голенища плотно обвивала шнуровка потёртых армейских ботинок. Ваня походил на карикатурного лесника-пьяницу. Почувствовав неловкость за сказанное, Вано достал из нагрудного кармана мятную конфетку и протянул её Алёне.