Янтарь чужих воспоминаний
Шрифт:
— Спасибо вам, — выдавила она и, развернувшись, пошла вниз по улице. Сумка словно стала в десять раз тяжелее.
Внутри со слайда улыбался Хантер.
***
… у отца тяжелая рука, сильная. Он еще в том возрасте, когда мощь мужчины на пределе, к тому же всю жизнь он увлекается борьбой и лошадьми. Конюх даже смеется, что отец способен удержать взбесившуюся лошадь. И ведь действительно может, как-то был
Но сейчас отец с той же силой бил меня. Не рукой - плетью. Бил, не сдерживаясь, оставляя на спине кровавые рубцы.
Наверное, я мог бы его остановить. В свои восемнадцать я уже ростом с отца, тоньше, конечно, но и меня силой природа не обидела. Возможно, я даже смог бы отобрать у него плеть и уйти, если бы захотел.
Но я не хотел. Я просто позволял ему бить, вымещать на мне ярость от осознания того, что я сделал. Милинда пыталась его остановить, наверное, она не ожидала, что все зайдет так далеко. Хотя, чего она ожидала, рассказывая отцу об этом вечере? Того, что меня по голове погладят? Отец Мили просто обожает, а я всегда был «обязан». Ему, маме, сестре, семье… всем. Я должен был оправдать надежды и затраты, а я вот… не оправдал.
Почему-то стало смешно, хотя смеяться под плетью - это как-то странно. Я вообще чувствовал себя странно. С того самого первого поцелуя, с первой вспышки белой молнии внутри меня медленно расползалась стужа. Она сковывала льдом, колючими шипами пронзала внутренности, замораживала кровь. Я не понимал, что со мной, и почему трясусь в ознобе, как припадочный.
— Папа, остановись… — Мили смотрела на меня широко распахнутыми синими глазами, и в них я тоже видел стужу. Я видел ее везде. Мать тоже была здесь, но даже не пыталась остановить отца, лишь кудахтала над Милиндой и что-то говорила про врача. Не для меня, разумеется.
— Убирайся, щенок! — отец отдернул руку. — Чтобы духу твоего больше не было в этом доме, гаденыш. Тварь неблагодарная! Вот как ты нам отплатил за добро? Пожалели тебя, вырастили, выучили, а ты вон как? Я тебя научу держать в штанах свой член! Пошел вон!
— Я ее люблю… — голос охрип, словно от простуды.
— Пошел вон!!! — заорал отец. — Пока я тебя не убил!
Как я ушел из поместья - помню плохо. Помню, что шел. Куда-то. Прямо как был, в изодранной рубашке и испачканных кровью штанах, так и пошел. И жутко мерз. Очнулся в каком-то овраге, и снова пошел, не думая, куда и зачем…
***
… Оказывается, что дружить, когда ты состоятельный наследник и ученик престижной академии — это одно, а когда бедолага с пустыми карманами, которого из этой академии «попросили» — совсем другое. Просто катастрофически другое.
Я обнаружил, что друзей у меня нет. Совсем. Ни одного. Передо мной так слаженно закрыли двери бывшие приятели, что было даже смешно. Я и смеялся - а что еще мне оставалось делать. Город гостеприимно раскрывал мне свои объятия окраинами и заброшенными
Семья вычеркнула меня полностью, и я даже не осуждал их. Тосковал только, скучал, вспоминал Мили. Постоянно ее вспоминал, но от этих мыслей мне было плохо, а стужа становилась невыносимой.
А потом я понял, что со мной.
Все-таки, когда люди вокруг начинают подчиняться, и выполнять даже самые нелепые требования, это забавно. Если бы не было так холодно. Мерз я постоянно. Однажды я просто упал посреди улицы, а подняться уже не смог…
***
… — Полное эмоциональное выгорание. Ужасно.
— Он сможет работать?
— Да. Но нормальные чувства вашему сыну недоступны.
Я лежу с закрытыми глазами, не показывая, что проснулся. Я не слышал голос отца два года, и теперь прислушиваюсь с легким удивлением, словно с пожилым доктором разговаривает кто-то посторонний. Голос врача мне нравится, а вот голос того, кто меня воспитывал—нет.
— Я предупреждал вас! Первый всплеск у мальчика зафиксировали еще в детском возрасте, после смерти его родителей. И я говорил вам, что эмпатия проявит себя, описывал симптомы! Почему вы не приняли меры? Ему нужен был полный покой, ведь аномалия меняет сознание, человек начинает воспринимать излучение чужого мозга! Вы подготовили сына? Объяснили, что с ним будет происходить? Я просто не понимаю, отчего он выгорел! Мне так жаль.
— А мне нет.
— Простите, но я вас не понимаю. Вы что, скрыли от сына, кто он?
— Эмпатия могла не проснуться. Такие случаи не редкость. Был в детстве всплеск, который вы зафиксировали, но и только. Он мог прожить, никогда не изменившись.
— Да, таких случаев много. Мы наблюдаем за такими детьми. И порой эмпатия так и не проявляется, вы правы… но не в случае с вашим сыном. У него очень сильное излучение, сознание еще меняется, надо наблюдать. Но вот эмоциональный фон… Я не видел такого даже у тех, кто сорок лет проработал в хранилище. И это на всплеске силы! Плохо, очень плохо. И я не знаю, как ему помочь, увы, это не лечится.
— Он что, станет сумасшедшим?
— Боги, да вы меня слушаете? Причем тут разум? С разумом у него все в порядке! Я говорю об эмоциональном выгорании, почти полная неспособность на чувства, блок на переживания. Те, что были до изменения, возможно, останутся. А может, и нет. Эта сфера так плохо изучена… Сейчас он чувствует только боль, понимаете? И все. Вероятно, некая стрессовая ситуация при изменении сознания способствовала этому. Ведь эмпатия — это аномалия, деформация излучения мозга. У нас есть случаи, когда дети умирают, не пережив изменение. Что случилось с вашим сыном?