Янтарь чужих воспоминаний
Шрифт:
Она завозилась, разворачиваясь ко мне лицом, пару раз стукнулась лбом о мой подбородок и прижалась губами к уху.
— О-о-о, а-а-а-а, у-у-у, — тяжело задышала она, так что я с трудом сдержался, чтобы не расхохотаться. Потом сжала зубами мочку и поводила языком. — Равица? — не разжимая зубов, невнятно выдохнула она.
— Пока не понял, — по возможности серьезно отрапортовал я. Она почмокала и снова провела языком. — Влажно как-то. Может, ты неправильно делаешь?
—
Я перевернулся на спину, и Лили перекинула ногу, усаживаясь на меня сверху. И снова присосалась к уху.
— Нежнее, детка, — хмыкнул я. — И язычком поводи… Вот так… Засунь его… М-м-м… Кажется, я начинаю что-то чувствовать… — Она подползла выше и мои ладони легли на ее круглую попку. — Оближи еще, цветочек... — Пальцы сжались весьма недвусмысленно, и тут же мое ухо прикусили острые зубы. — Ай! Ты его отгрызть решила?
— А ты не пользуйся ситуацией! — она отпустила мою наверняка красную мочку и выпрямилась. — И вообще, ты зачем меня разбудил? Я спать хочу.
— А я хочу продолжить изучение твоих эрогенных зон, — промурлыкал я, снова добираясь до ее ягодиц.
— Нет у меня никаких эрогенных зон! — возмутилась она. — Здоровая я! Просто простыла чуть, вот и кашляю!
Я расхохотался. Вот с синевлаской постоянно так: не знаю, то ли смеяться, то ли залезть сверху и любить, пока дым из ушей не пойдет.
— Да ну тебя, — она надула губы, поняв, что снова ляпнула что-то не то, слезла с меня и свернулась клубочком на краю кровати. Я посмотрел на ее спину и обиженно торчащие острые лопатки, перестал смеяться и собственнически притянул ее к себе. Лили пискнула что-то, и даже попыталась сопротивляться, но утихла, придавленная весомым аргументом моего тяжелого тела.
— Я глупая, — прошептала она. — Глупая, и ты надо мной смеешься.
— Ты восхитительная, — поцеловал ее шею, там, где заканчивались короткие волосы. — Восхитительная, чудесная синевласка.
— Врун, — она постаралась скрыть удовольствие от моих слов, но, конечно, снова не получилось. Помолчав, Лили вздохнула. — Я хотела бы быть умной и образованной, чтобы ты мною гордился. Я понимаю, что ничего не знаю, даже книжек не читаю, а у тебя вон их сколько… а я только несколько прочла за всю жизнь… И то мало что поняла.
— Ты хочешь учиться? — спросил я.
— Я? Не знаю… Не думала как-то… В приюте нас учили читать и писать, складывать там… А про университеты, понятно, и речи быть не могло… Я как-то не думала.
— Подумай. Если захочешь, я помогу.
Она затихла, размышляя.
— Тебе просто не хватает каких-то знаний, но это все поправимо, цветочек, — Я закрыл глаза. — Так что, думай. Поступишь в университет, найдешь себе длинноволосого студентика с рюкзаком, и забудешь обо мне, синевласка.
— Снова смеешься! — она шмыгнула носом. — Как тебя можно забыть, ты что? И не нужен мне никто другой… а студентики, они же такие… мальчишки!
— Ого, а ты у нас, смотрю, опытная женщина, — хмыкнул я. Нет, ну это просто невозможно! Снова тянет рассмеяться.
— Я не опытная. Но я знаю, что с тобой все равно никто не сравнится, — вздохнула она как-то грустно. — И это так страшно, Кай. Ты ведь меня бросишь, а я тебя забыть не смогу. Никогда. Я знаю…
— Какие странные мысли в такой неурочный час, — пробормотал я, устраиваясь удобнее. Спать мне уже не хотелось. А в вылизывании уха все-таки что-то есть… Сжал ее бедра, наваливаясь сверху, потерся. — Лили, так что ты там говорила?
— Кай! Я ведь серьезно!
— Я тоже. Более чем, — раздвинул ей ноги и прижал к кровати. — У меня очень, очень, очень серьезные намерения в отношении тебя. Чувствуешь, насколько?
— Дурак… — простонала она, выгибаясь подо мной, и застонала, когда я вошел. Задвигался резче, почувствовав ее желание и отклик, жадно впитывая ее эмоции. Нет, не похоть. Желание принадлежать мне, быть моей, стать единым целым, слиться в одно неразрывное… Разделить со мной наслаждение и полет, подарить крылья и взлететь самой… И я хотел, чтобы она летела, маленькая нежная девочка с синими волосами, которая достойна настоящей любви. Ее легко полюбить. Если бы только я мог полюбить.
— Кай… — ее губы шепчут мое имя, но меня зовут по-другому. Кай— это давным-давно надетый на меня ошейник с поводком, но я хочу слышать эти звуки, произнесенные с трепетом и страстью. Какая разница, чьи губы шепчут это имя? Я закрою глаза и буду пить чувства Лили, я буду дарить ей крылья, надеясь хоть на миг освободиться от собственных оков.
— Кай! Смотри на меня! — цветочек чуть хмурится и кусает меня за губу. И тут же лижет, извиняясь: — Прости… прости! Но я хочу видеть тебя, любимый…
Я замираю на миг, всматриваюсь в ее кошачьи глаза, янтарные в свете наступающего утра. Мед, сладкий мед. Тягучая сладость на языке и в теле, блаженная истома, плавящая сознание.
Так что я почти схожу с ума, окунаясь в ее чувства.
***
Когда мы все-таки вылезли из постели, солнце уже вовсю светило в окна, и я отправился варить кофе. Лили как всегда натянула мою рубашку и уселась на высокий стул у стойки, качая босыми ногами. Я покосился на них, сходил в спальню, вернулся и натянул на голые ступни синевласки теплые носки. Она надула губы.