Янтарная комната

Конзалик Хайнц

Фрида, эта гора мяса с человеческим лицом, так привыкла к своей материнской роли, что полюбила Яну, как родную дочь. Вся ее материнская любовь, которую она никому не могла передать, излилась на Яну. После того как шустрый доктор Ганс Филлип прижал Яну в чулане и порвал на ней платье, Фрида бушевала, как гром, и позаботилась о том, чтобы из Кёнигсберга его перевели в Эльбинг. После угрозы всё бросить и уехать с «доченькой» в Берлин руководству больницы ничего другого не оставалось. Это произошло в 1943 году, и с тех пор больше никто к Яне не приставал. Даже начальник отдела кадров молчал, что она единственная медсестра без документов.

По сути, она была фантомом, которого учитывали в платёжной ведомости.

В 1943 году у Яны появилась подруга по имени Сильвия Ааренлунд, родом из Швеции. Она изучала в Уппсале истории искусства, прежде всего её интересовало восточноазиатское. В 1943 году она, гражданка нейтральной страны, прибыла в Кёнигсберг, чтобы продолжить обучение в университете как вольнослушательница.

Первый раз Яна и Сильвия встретились в замке, в картинной галерее, а потом в Янтарной комнате, которую доктор Финдлинг тогда открыл для свободного посещения. Яна обратила внимание на то, что эта блондинка осматривает Янтарную комнату не как все посетители, двигаясь вдоль стен. Она часто останавливалась, внимательно рассматривала отдельные мозаики и даже садилась на стул. Вахтер, сопровождавший группу школьников с учителем, рассказывал им историю Янтарной комнаты и не обратил на неё внимания. Он лишь удивился, заметив боковым зрением, что Яна разговаривает с какой-то молодой посетительницей.

— Вас заинтересовала комната? — спросила Яна девушку.

На хорошем немецком Сильвия ответила:

— Она мной завладела. Вы понимаете, о чем я? Я не просто очарована этим неповторимым произведением искусства… это слишком слабо сказано. Она… она проникла мне в сердце.

— Со мной происходит то же самое. Иногда эта красота меня ошеломляет.

— Вы медсестра, судя по вашей одежде?

— Да. Я работаю в местной больнице.

— Вы родом из Прибалтики? Ваш немецкий резковат.

— Я родилась в Мазурии. — Старая ложь была надёжной защитой. — В небольшой деревушке под Лыком.

Так началась их дружба. Сильвия и Яна сразу понравились друг другу, стали ходить в кино, и Яна, как положено, однажды привела новую подругу в больницу и представила её Фриде Вильгельми.

— Приятная девушка, — сказала Фрида вечером, когда они, как всегда, ужинали. — Я рада, что у тебя наконец появилась подруга и ты не будешь гулять одна или сидеть здесь. Но это не значит, — Фрида подняла указательный палец, — что вы теперь будете везде ходить вдвоем и кружить мужчинам головы. Я буду присматривать за тобой, дочка.

Это были прекрасные недели. Летом они ездили на косу, купались в Балтийском море, брали напрокат лодку и ходили под парусом по заливу. Как оказалось, Сильвия была опытной яхтсменкой и справлялась с любым ветром. Зимой они катались на коньках по стадиону, по замёрзшему заливу или по берегу реки Преголи, пили суррогат глинтвейна, делились друг с другом бутербродами, причём у Сильвии нарезка была всегда лучше уложена, потому что она получала пакеты с едой из Швеции. Они были как выросшие вместе сестры, казалось, что у них нет тайн друг от друга.

Всё изменилось летом 1944 года.

Яна, у которой был ключ от маленькой квартиры Сильвии, расположенной в пригороде Кёнигсберга, как-то вечером неожиданно пришла к ней в гости. Когда Фрида отпустила её, она села на трамвай, доехала до дома, тихо открыла ключом дверь, чтобы поразить Сильвию, и вошла. Несколько секунд Яна, окаменев, стояла в двери. Сильвия сидела в кресле, склонившись над небольшим ящичком, лежащим у неё на коленях. От чёрного ящика с несколькими кнопками и выключателями кабель тянулся к наушникам на ее голове. Она внимательно прислушивалась, потом переключилась и средним пальцем нажала на клавишу. Раздались тихие сигналы — короткий, длинный, короткий, короткий, и кто-то принимал эти сигналы.

— Добрый вечер, Сильвия… — громко произнесла Яна.

Сильвия вздрогнула от ужаса, выключила прибор, сорвала с головы наушники, схватила что-то сбоку и быстро вытянула руку вперёд. В руке у неё был пистолет, направленный Яне в грудь.

— Яна, Боже мой, Яна, ты не должна была приходить, — хрипло прошептала она. — Яна… теперь… теперь мне придется тебя застрелить… Не двигайся! Яна, почему ты не постучала?

— Я хотела тебя поразить.

Яна не отрывала глаз от пистолета. Ствол бвл направлен ей прямо в сердце.

— Тебе это удалось. Но… я должна тебя убить. Я должна…

— Это радиоприёмник, Сильвия…

— Да.

— Ты слушаешь новости…

— Да.

— Ты шпионка…

— Это вы так говорите. Я борюсь против твоей Германии, против фашизма, против войны, против вашего сумасшедшего фюрера… я борюсь за свободу и мир…

— И тебя … тебя зовут не Сильвия Ааренлунд…

— Почему же. Это моё настоящее имя. Но причём здесь имена? — Она всё ещё направляла пистолет Яне в грудь, держа палец на спусковом крючке. Одно движение, и Яны больше не будет. — Мы — небольшая группа антифашистов. Я сообщаю им, что здесь происходит, а передают новости из России. Наша группа имеет непосредственный контакт с НКВД в Ленинграде. — Она вздохнула, подняла пистолет выше и прицелилась. — Теперь ты всё знаешь, Яна… я должна тебя застрелить. Пойми, я должна!

— Ты застрелишь свою подругу, Сильвия...

— Я должна! — в отчаянии крикнула Сильвия. — Я не могу иначе. Я не имею права оставлять свидетеля.

— А соратницу… это тоже запрещено? — Яна прошла в комнату, ствол пистолета отслеживал каждое её движение. — Не смотри на меня так недоверчиво, Сильвия. У тебя своя тайна, у меня — своя… и обе они означают смерть! Я не медсестра Красного креста.

— Это ты только сейчас говоришь! — Сильвия снова прицелилась, а Яна обеими руками провела по волосам, сорвала с головы колпак медсестры и бросила его на пол. — Это тебя не спасёт.

— Я родилась не в Лыке, а в Ленинграде. Я русская, и меня зовут Яна Петровна Роговская.

Сильвия начала медленно опускать оружие.

— Как … как ты это докажешь? — сдавленным голосом произнесла она.

— Ты знаешь русский язык?

— Да.

— В платье медсестры Красного креста я ждала под Пушкиным, пока пройдут немцы, и с тех пор стала немкой, — сказала Яна по-русски. — Никто меня ни о чём не спрашивал… формы медсестры было достаточно. Я имею отношение к семье хранителей Янтарной комнаты… Заведующий, Михаил Вахтер, мой будущий свёкр. Его сын, Николай, сражается в Ленинграде против фашистов… Николай Михайлович Вахтеровский. Когда началась блокада Ленинграда, он работал в Эрмитаже. Я не знаю, жив ли он, пережил ли он эти девятьсот дней голода и смерти, девятьсот дней ада, пока Красная армия не прорвала блокаду и не освободила Ленинград. У меня нет от него новостей, понимаешь? Сильвия, я живу здесь по чужой личиной, как и ты… Ты мне веришь?