Япона осень
Шрифт:
Крепость на холме росла. За лето стены поднялись почти на три метра над землёй. Камни и дерево в Алтарное шли сплошным потоком. Вокруг лагеря моей группы вырос, наконец, хороший двухметровый забор, да и другие группы во внешнем городе не отставали.
А ещё на окраине появился целый металлургический район. Хотя от гордого звания «металлургический» там разве что название было. Ну и десяток печей, в которых обжигали доставленную руду.
Как я понял, процесс пока был исключительно кустарный. Ну или, если по-умному, тигельный. Руду обжигали в печах, а
Однако учёные и металлурги, занятые на производстве, обещали, что из получившейся стали сделают какой-то там конвертер и переработают кучи свинца, которые копились на их участке. Правда, теперь им требовалась известь, но её-то как раз хватало на юге. Непонятно было лишь одно: кто её будет доставлять?!
Вот у нашей группы всё было ясно и понятно! У нас территория была прямо-таки завалена шкурами разной степени выделки и мясом разной степени готовности. И на выходе всё должно было быть уже пригодным к использованию.
Взаимодействие с двумя факториями удалось более или менее отладить. На востоке добывалась соль и на плотах спускалась по реке. А на западе добывалось мясо и шкуры, которые там же частично обрабатывали и отправляли в Алтарное, где этот процесс завершался.
Проблема была только в производстве кожи. Процесс дубления оказался сильно вонюч, поэтому пришлось дубильные чаны выносить за пределы города. Иначе соседи жаловались на исходящие от нашей группы миазмы. Хотя мы были не единственными, кто страдал от нападок по поводу вонючести. На рыбаков тоже жаловались. И на добытчиков всякой местной еды. Особенно, когда у них что-нибудь внезапно сгнивало.
Город — вообще штука вонючая. И я не понимал только одного: почему никто не жалуется на запахи человеческих экскрементов, которые витали над Алтарным? Своё не пахнет, что ли? Я пока до мэрии шёл, пару раз чуть не вывалил свой завтрак обратно.
— Как можно жить в такой вонище? — спросил я, едва ввалившись под навес, где Кукушкин собрал всех своих «силовиков».
— Привыкаешь к ней со временем… — глубокомысленно заметил Пустырник. — А что ещё делать?
— Ну, в идеале надо делать отхожие места… И не делать свои дела за их пределами… — мрачно заметил Кукушкин. — Но это в идеале. А у нас тут куча народу, которые раньше за пределы своих стойбищ почти не выбиралась.
— Стойбища следят за подобным! — возмутился Хир-Си.
— Стойбища следят, — не стал спорить Кукушкин. — Мы не следим. Считаем, что бывшим горожанам и так хватает сознательности. Зря, видимо, считаем… Вано, а Кострома будет?
— И Кострома, и Сочинец, — кивнул я. — Сейчас подойдут.
— Уже! Уже! — Кострома и Сочинец торопливо заскочили под навес, спасаясь от очередного дождевого заряда. — Всё, мы готовы…
— Ну тогда давайте начинать! — решил Кукушкин, усаживаясь за стол. — Не будем тянуть, и так дел много! Ну что, какие идеи по контролю за рекой пришли в ваши светлые
Мэр обвёл внимательным взглядом собравшихся, а те старательно смотрели в пол, ожидая, что кто-то ещё придумал что-то вразумительное.
— Ну раз идей нет, то я выскажу, — решил Кукушкин. — Будем использовать опыт южан, которым уже приходилось попадать в такую ситуацию. Я пообщался с Пустырником и решил полностью повторить их опыт. Давай, дорогой, вещай!
Мэр ткнул пальцем в того самого Пустырника, который смущённо поднялся, обвёл собравшихся виноватым взглядом, как бы извиняясь за то, что у него были хоть какие-то мысли.
— Ну, идея не моя… Просто вспомнил, как тогда арабов останавливали в Тутгороде… — признался он. — Сделали посты вдоль реки, на удалении от берега. Каждый пост — обычная вышка, на которую забирались по верёвочной лестнице…
— А почему вышка? — уточнил Дунай.
— А тут просто всё: чтобы если ночью диверсанты подобрались, не смогли бы тихо вырезать смену, — пояснил Пустырник. — Арабы, они, знаешь, любили так вот ночью резануть. Так что наши вкапывали в землю столб, а сверху на него крепили площадку. И я даже конструкцию помню… Там всё так мастерили, чтобы снизу за площадку уцепиться было нельзя.
— Так, ты к сути переходи, а на вопросы из зала потом ответишь! — посоветовал Кукушкин.
— Ну, короче, суть была такая… — Пустырник с видимой неохотой прочистил горло. — Вдоль реки расположили посты. Каждый пост видел два соседних. Закупили на Алтарях Вознаграждения ракетницы, на случай ночного нападения. Днём — использовали дымный костёр. Если видели группу арабов, сразу отправляли по цепочке сигнал либо в Тутгород, либо Гринвэллий. В общем, куда ближе было. После этого вперёд выдвигался самый быстроногий с докладом и подробностями. А остальные следили за арабами издалека.
— Ну как перехватывать, ясно, — кивнул Витя. — А как за другим берегом следили?
— Натренировали группы разведчиков, чтобы прятаться могли. Набирали из тех, у кого репликационная капсула была, — пояснил южанин. — Отправляли по двое. Они следили за перемещениями арабов и при случае передавали сведения на посты за рекой. А если что-то срочное, то один из разведчиков убивал другого, чтобы успеть предупредить всех в городе. За их капсулами постоянно следили, и если где-то начиналась репликация, то сразу же поднимался дежурный ударный отряд, который выдвигался в район, где нёс службу разведчик.
— И сработало? — поинтересовалась Кострома.
— В конце лета заметили, что в одной из капсул разведчиков началась репликация, — Пустырник кивнул. — В его сектор сразу выдвинулся отряд из Тутгорода. Это были хорошо вооружённые бойцы. Сектор был недалеко от брода через реку. Там они столкнулись с авангардом арабов, и завязался бой. Пока держали брод, разведчик успел сообщить, что отряды арабов стягиваются к реке. Тутгород и Гринвэллий подняли ополчения, быстренько кинули туда… Ну, в общем, река с тех пор называлась Красной, а брод — Кровавым. Арабов наши прямо на переправе поймали.