Япония. В краю маяков и храмов
Шрифт:
Еще там был полукруглый коридор, проложенный прямо сквозь аквариум. На потолке и со всех сторон — вода. И в воде плавали скаты. Прямо по потолку! Пузо хорошо было видно. Оно белое. Крылья шевелятся. И лицо — рот, как у человека. И вообще это не рыбы, а инопланетяне какие-то! Они там разные есть. И небольшие, и огромные, рогатые. А хвосты за ними тянутся тонкие, как хлысты. Скат разворачивается, а хвост не успевает — дальше плывет. Словно ленточка художественной гимнастки. Еще была рыба-луна. Белая, плавная. Большая, как колесо от КамАЗа. И плавает она на ребре. И были здоровенные рыбы почти без хвостов. Были крабы ростом с пятилетнего ребенка. Сидели скрючившись на тонких ногах, как каркас байдарки без брезентовой «шкуры» или коленчатая антенна. Никогда не думала, что крабы бывают такие здоровенные. Но самым безумным отсеком этого заведения оказался павильон медуз: там много мелких аквариумов и везде они плавают… Гладкие и пушистые, матовые и прозрачные. С огромным количеством тонких длиннющих нитей вокруг шляпки. Нити в воде сами заворачивают, расползаются и завихряются турбулентно. Не медузы — планеты. Один аквариум с прозрачными медузами подсвечивался попеременно разными цветами. И медузы становились то зелеными, то розовыми, то фиолетовыми. А посредине всего строения установлен гигантский, как дом, аквариум с громадной китовой акулой. Даже скорее наоборот: этот главный аквариум как раз и есть основа постройки. Он все этажи пронизывает, и посетители вокруг него по лестницам спускаются. Китовые акулы не хищные, а очень даже мирные: едят мелких креветок и планктон, никого не обижают. Поэтому в том же аквариуме спокойно живут и другие рыбы. На табличке были специальные пояснения, что эти акулы «очень добронравные и ответственные», даже едят медленно и аккуратно. А кормят акулу в аквариуме два раза в день креветками. Она время кормления знает и сама к поверхности бассейна плывет, трапезы ожидает. Приходит служитель с большим половником, из таза креветок зачерпывает. При виде половника акула широко открывает рот, и служитель ей туда еду понемногу закладывает. Честное слово! К тому же говорят, что эта акула очень уже старая, много лет тут живет. Старожилка, в общем [23] . Она не одна плавала, а с рыбой-прилипалой и стайкой полосатых рыб-лоцманов. Все точно так, как я в детстве в книге «Занимательная ихтиология» читала. Ко всему прочему, на дне этого гигантского водяного цилиндра возился водолаз: что-то там чинил. И казался совсем малюсеньким, чуть больше кота. После аквариума мы с Яги еще на чертовом колесе покатались. Там, в порту, есть одно. Такое огромное, что его считают одним из самых крупных чертовых колес мира.
23
Недавно эта акула умерла от старости. Теперь завели другую. Самца по имени Кай. Молодого и пока еще небольшого. Всего-то около пяти метров длиной. А к старости он может вырасти до пятнадцати метров и даже больше!
Второе чертово колесо (тоже огромное) мне вскоре удалось повидать в порту Кобе. Город Кобе очень не похож на другие японские города. Его называют японским Парижем. Потому что там все самое модное. Даже автобусы раскрашены в цвета знаменитых европейских брендов. С XIX века Кобе — это международный порт, город, где подолгу жили иностранцы, строили целые кварталы, устанавливали свои порядки. Старый Кобе похож на западноевропейский городок. Этот район называют «Идзин-город», то есть «город чужаков». Вокруг очень много церквей и храмов разных конфессий. Есть даже русская церковь и индуистский храм. И конечно, много домов иностранного вида: «немецкого», «французского», «китайского», «английского». На заборе «английского» дома виден профиль Шерлока Холмса. А в «китайском» особняке явно жил дьяволопоклонник — там сохранилась большая коллекция разных резных, черненьких, африканского вида чертей… Очень забавно наблюдать, когда на что-то, знакомое тебе с детства, японцы приходят поглядеть как на заморскую диковину — все эти лошадки-качалки, санки, «львиные» кресла в стиле какого-то там Людовика, немецкий фарфор и русские картины. Где еще их найти, как не в Кобе! И дом под названием «Чешуйчатый» — странный вариант провинциального модерна с медузоподобными лампами, бронзовой статуей кабана во дворе, чучелами сов и откуда-то приблудившимся каменным ликом Будды с кудрявой зеленой прической из дикого винограда. Это тебе не Австрия, где таких домов, как этот, — сотни и тысячи. Это планета Маленького Принца, где дом «Чешуйчатый», как и Роза, один в целом свете. И девочка лет пяти, пришедшая с родителями посмотреть на это редкое чудо, бежит вперед и застывает в воротах, вскидывая руки в приглашающем жесте и торжественно объявляя родителям: «Удивляйтесь, пожалуйста!» Почему-то лучше всего я понимаю в Японии именно детей.
Небольшой, огороженный в створах улиц красными изогнутыми воротами, китайский квартал. Шумный, аляповатый, торгующий снедью с лотков. Скрипящий жарящимся маслом, завивающийся суповой лапшой и подмигивающий огненным глазком толстого «фонарного» божка. В китайском квартале китайцы давным-давно перешли на японский язык. В игрушечной лавчонке продают всякую всячину: скелетиков на цепочках, мягких пупсов из чего-то похожего на жевательную резинку и прочее. Перед входом видны большие пушисто-разноцветные обезьяны — зацепились руками за палку, ноги свесили. Я потрогала за ногу одну, бледно-розовую. Она заухала, захохотала и ногами задергала. И ноги у нее оказались твердые и теплые. Я перепугалась, заорала басом: «Ой, что это?» — и отскочила. В лучших традициях скрытой камеры!
А в порту Кобе — море. И еще — решетчатая красная вышка, цепная карусель, чертово колесо над волнами и громадные белые корабли с латинскими названиями. И тупоносые, широкоскулые паромы с огромными оранжевыми «рассветными» лучистыми солнцами на толстых боках. Они гудят, втягиваются в рукав порта и уютно горбятся у причалов, словно громадные диковинные кошки. Местные уличные гитаристы и трубачи. И совсем не местные, а явно европейские жонглеры горящими факелами, чью иностранно «акцентную», но все же японскую болтовню можно слушать часами. И смеяться. Потому что смешно. В порту Кобе стоит на вечном приколе старый парусник. Настоящий, подгнивший и разбитый. С маленькой тесной палубой и капитанским мостиком. И как только туда пираты на абордаж высаживались? Да на такой палубе, если двадцать рядом человек встанет — уже давка. Старому паруснику гудят новые железные суда. Мне кажется, старик улыбается им. Там, возле носа, разбитые доски торчат, как усы. А под ними — улыбка вечности.
Глава III
Университетское путешествие в префектуру Айти
Как господин Кое-Кто произносит речь безопасности, бабульки собирают на конвейере автомобили «Тойота», пятнадцать разношерстных иностранцев лежат в засаде в придорожной канаве, а в старом протестантском соборе начинается нечто невообразимое
Нам уже два дня все сэнсэи говорят: «А, так на следующей неделе занятий не будет из-за вашего путешествия… Какая жалость!» И только Фудзие открыла нам правду: «Ага, так занятий на следующей неделе нету… Какая жалость… Хи-хи… Когда мы в учительской узнали про такую непредвиденную неприятность, все просто-таки на уши встали от радости… Надо же, жалость какая!»
Университетское путешествие — особое развлечение, устраиваемое инязом для иностранцев раз в полгода — веселый (и такой дешевый, что можно считать — бесплатный) выезд на три дня в какой-нибудь умеренно отдаленный район Японии с посещением разнообразных местных достопримечательностей. В этот раз мы едем в префектуру Айти.
Поездочка началась весело. Сначала все сгрудились возле трех автобусов, а потом вперед вышел сэнсэй Кое-Кто. Я и правда не знаю, как его зовут. Но вопрос не только в этом. Он тут еще и кто-то вроде ответственного за безопасность, так что имя Кое-Кто ему очень к лицу. Сам Кое-Кто — загляденье. Небольшой, кругленький. He толстый, а весь такой закругленный, плавный. Прическа длинноволосая и тоже круглая — головой мотнет, волосы качнутся плотной волной, взметнутся слегка — и снова в шар… Брючки — а-ля шаровары… Безрукавка… Походка — «с подвзлетом на третьем шаге». Тот еще сэнсэй. И речь его — та еще: «А скажите мне, други милые, все ли вы недавно пописали? Если кто не это, не то самое, то милости прошу в наши благоустроенные туалеты, они пока что еще в полной досягаемости…» На этом речь «безопасности» окончена и можно наконец-то выезжать.
Ехать не так уж далеко, но из-за пробок довольно долго. Первая остановка на заводе «Тойота». Сперва нам показали цех сборки. Он огромный, и по всему цеху змеится транспортер. На него въезжают машинные корпуса, а выезжают уже целые машины. Нас водили по навесным мосткам под потолком. Говорили, что работа на конвейере особых физических усилий не требует, зато требует внимательности, тщательности и маленького роста. Поэтому на сборке работают женщины, причем, как правило, уже в преклонных годах. Конечно, там полно роботов и всяких других механизмов. За одним из них я долго наблюдала — он погрузкой стекол занимался. Выдвигал такие специальные вакуумные лапы, присасывал ими стекло и переносил. Еще интересно было смотреть, как объединяют корпус и мотор с ходовой частью. Моторы с колесами едут на транспортере, а корпуса едут подвешенные сверху и постепенно спускаются. В точке встречи корпус надевается на мотор, как в детском конструкторе, и выходит готовая машинка.
И еще там везде висят проценты выполнения дневного плана и лозунги типа «Хорошие детали — хорошие мысли». Совсем как у нас в старые добрые времена!
Потом нас водили в демонстрационный зал. Там стоят крутые всякие машины, и можно в них залезать, дверцами хлопать, рожи строить, в люки высовываться, фотографироваться. Среди прочих был и болид из «Формулы-1». Когда в него садишься, только голова видна. А ноги надо засовывать в самый машинный нос, как в байдарке. С трудом уместила свои упитанные лапки в этом узком металлическом конусе.
Ночевали в рёкане — японской гостинице. Он был расположен в местности со странным названием Инуяма — «Собачьи горы». Нам сказали, что в округе нет ничего интересного, а после захода солнца с гор спускаются кицунэ и тануки [24] , поэтому вокруг лучше не шастать. Но я им не поверила, и правильно. В гостинице этой было все по-японски — в номерах татами, спальные матрацы, низкие столики. На столиках стоят термосы с зеленым чаем и круглые деревянные коробки с печеньем. На веранде — кресла без ножек: только сиденье и спинка. Еще там был онсэн — бассейн с водой из горячего источника. И все постояльцы ходили в одинаковых гостиничных полосатых халатах юката.
24
Кицунэи тануки— лисы и енотовидные собаки, в японских легендах — небезопасные звери-оборотни.
После ужина собралась компания идти на океан. Человек пятнадцать идиотов-морелюбцев. Я, конечно, в первых рядах. Выползли в темноту. Я до ужина еще выходила и хотя бы видела океан издали — туманная вода и в ней гора-остров, так что направление знала. Стали спускаться с гор. Шли-шли, а океана все нету. Решили спросить… Вы себе представляете, что значит для рядового провинциального японца встретить ночью толпу гайдзинов (иностранцев, которые тут чудо морское), ищущих что бы вы думали — МОРЕ! Это же сумасшедший дом с выходом вприсядку! Я одна-единственная, даже в цивилизованной Осаке когда заговариваю с японцами, кайф ловлю. У рядового японца реакция на иностранца, знающего по-японски, как на говорящий помидор из соответствующего анекдота. А-а-а! — и в сторону шарахается. Вот такая реакция. Прелесть!