Ярче солнца
Шрифт:
Слышу, как сверху кто-то спускается, и очень осторожно сажу Датч у стены. Датч сползает на ступеньки и мирно посапывает. Завтра у нее будет беспощадно болеть шея. Я остаюсь и слежу, чтобы парни, которые ее нашли, довели ее до дома, а не уложили в постель к одному из них.
Понятия не имею, почему она так напилась, но очень сомневаюсь, что она хоть что-нибудь вспомнит.
Амадор прикрывает мне спину каждый раз, когда я нужен Датч. Если подумать, это даже грустно. Совсем не то же самое, что очнуться с заточкой между ребрами. Он рядом, когда главарь самой мощной группировки в тюрьме просит покрышевать его от собственных людей, которые решили организовать ему страшную расправу.
Именно это больше всего поражает Амадора. Что даже раскол в группировке не приносит ожидаемых результатов.
Несмотря ни на что, я очень рад, что Амадор выходит на волю. Слишком долго они откладывали свою жизнь на потом. Все это время Бьянка работала официанткой, училась на вечерних курсах и растила дочь с помощью своей матери. Амадор едва слюни не пускает, чтобы стать наконец-то настоящим отцом. Чтобы создать настоящую семью со своей женой. Они с Бьянкой поженились за день до того, как его посадили. Не лучший у них выдался медовый месяц.
Но есть и хорошие новости. Теперь Амадор знает, на что я способен. И мы придумали план. Мне придется кое-чему научиться, но через пару лет он ни в чем не будет нуждаться. Я дал ему слово.
Глава 19
Амадор приезжает часто. Хочет еще чаще, но я не разрешаю. Говорю, что теперь у него есть семья. Они с Бьянкой даже детей привозили. Эшли и малыша Стивена. Эшли такая же красавица, как и ее мать. Я донимаю Амадора – обещаю, что, как только выйду, украду у него детей. Но он и не думает волноваться. Наверное, это хорошо. Бьянка по уши влюблена в Амадора. Она из тех уникальных людей, кто при виде меня не впадает в отупляющее желание. Ее глаза видят только Амадора. Такая преданность – большая редкость. Наверняка какая-нибудь ведьма помогла ему приворожить Бьянку.
Каждый раз он рассказывает мне о Ким, не называя ее имени. У нее все путем. Наш план действует как нельзя лучше.
В том, чтобы выходить из тела и бродить по свету, есть свои плюсы. Один из них я называю промышленным шпионажем. Мне удается раньше других узнавать важную информацию. Например, когда прикроют те или иные компании, когда появятся новые. Я заранее узнаю подробности о рынке ценных бумаг, курсах акций и паевых инвестиционных фондах.
Благодаря моим подсказкам Амадор с Бьянкой и Ким быстро становятся миллионерами. Я тоже, но мои счета заморожены до тех пор, пока я не выйду на свободу. А это может произойти лет через десять-двадцать.
– Она ими пользуется? – спрашиваю я у Амадора, потому что хочу знать, берет ли Ким деньги хоть с какого-то из своих счетов.
Он качает головой:
– Нет. Говорит, хранит их для тебя.
Я стискиваю зубы. Все это изначально задумывалось ради того, чтобы ей больше никогда не пришлось работать. А вместо этого она берется за всякую стремную ерунду и едва сводит концы с концами, в то время как есть все возможности где угодно жить припеваючи.
Иногда я хожу к сестре. Она не такая как Датч, поэтому не может меня увидеть. Изредка я сдвигаю какую-нибудь картину или сбиваю с полки вазу, и тогда Ким знает, что я рядом. Разговаривает со мной часами. Я начинаю думать, что становлюсь серьезной помехой. Последнюю работу Ким потеряла, потому что просидела со мной и не поехала в офис.
– Она должна вести нормальный образ жизни, - говорю я Амадору. – Скажи ей… - Делаю глубокий вдох, чтобы следующие слова прозвучали решительно. – Скажи ей, что я больше
Но я знаю, что она не послушается. Ким меня ждет и может умереть, так и не дождавшись, если я не придумаю, как заставить ее жить дальше без меня.
На какое-то время я оставляю мысли о Ким и сосредотачиваюсь на Датч. На Амадоре, Бьянке и детях. Мы инвестируем в несколько компаний, которые становятся самыми прибыльными в мире, едва выходят на рынок. В мгновение ока мы все становимся миллионерами. Амадор продолжает вливать средства на оффшорный счет Ким. Счет открыт не на ее имя, но у нее есть к нему доступ в любой момент.
Впрочем, толку от этого мало. Со счета она берет ровно столько, чтобы хватало на жизнь. Сущую ерунду, но теперь хотя бы пользуется деньгами.
Глава 20
Восьмой год заключения становится одним из самых захватывающих. В тюрьме бунт. Точнее он только назревает, но, если заключенные возьмут под контроль диспетчерскую, в этот раз все может закончиться так же хреново, как и в восьмидесятом. У Нью-Мексико кровавая история, с которой может посоперничать всего пара-тройка штатов. Атмосфера в старой тюрьме трещит по швам и сама по себе отравляет. За столетия здесь было слишком много смертей, пролилось слишком много крови.
У земли, на которой построена новая тюрьма, история не такая жестокая. Поэтому и бунтов тут меньше. Хотя, если они выходят из-под контроля, справиться с ними не так-то просто.
Но я – Швейцария. Беспартийная, нейтральная территория. Сижу на нарах и читаю, когда очередной новый сокамерник решает присоединиться к общему веселью. Мы с ним ничего и никогда не делаем вместе.
Изо всех сил я стараюсь держаться в стороне. Честно. Но приходится вмешаться, когда одного из охранников берут в заложники. Он из нормальных, а не из тех отморозков, которые цены себе не сложат. У меня нет выбора. Если не вмешаюсь, придется с этим жить. Бог свидетель, мне и так нелегко уживаться с самим собой.
Выхожу из камеры и вижу, как трое волокут О’Коннела, охранника, к диспетчерской. У него на виске рана, со рта капает кровь. Сам еле дышит. Отчасти из-за травм, отчасти из-за слезоточивого газа, который распылили в общем помещении. По лицам всех четверых текут слезы, и я тоже начинаю чувствовать действие газа.
Один из зеков держит заточку у горла О’Коннела. Второй размахивает гаечным ключом, который спер из тюремного магазина, уже захваченного бунтарями. Третий рассказывает О’Коннелу, как оторвет ему голову и превратит ее в унитаз. Правда, я перефразировал. На деле угроза звучала так: «Я отпилю тебе башку и насру прямо в глотку».
О’Коннел в ужасе, и не без причины. Такие бунты добром не кончаются. Я иду по проходу с перилами, наступая на куски туалетной бумаги, разодранные подушки и матрасы.
Зеки с охранником в конце прохода, и я иду медленнее. Чем ближе подхожу, тем сильнее они нервничают. Но всех до единого уже насквозь пропитало адреналином. А значит, остановить их будет трудно. То есть труднее, чем обычно.
Я продолжаю идти вперед. Опускаю голову. Тяжело смотрю исподлобья.
Их беспокойство растет. Тот, что с заточкой, поворачивается ко мне и прикрывается О’Коннелом. Я матерюсь себе под нос, заметив, что охранника подрезали. Как минимум дважды. Не смертельно, но ему срочно нужна медицинская помощь. Я давно понял, что тела обычных людей более хрупкие, чем мое. Я такие раны едва бы заметил, но простой смертный может от них умереть.