Яркими красками по небу
Шрифт:
– Но... если?
– Без если. Он мне должен. Да и свидетели есть. Я справлюсь, Кисель. Верь мне, пожалуйста...
Глава 12. Псы и волки: меж двух сплошных
Глава 12. Псы и волки: меж двух сплошных
***
– В смысле, закроете?
– не могла поверить собственным ушам. Попытка улизнуть от меня, но тут же догоняю ублюдка: - Макс, ты ох**л?
Враз замирает на месте, отчего едва не налетела на него. Вовремя остановилась.
Обернулся. Глаза в глаза. Кривится, скалится, давится яростью:
– Я о**ел?! Это ты ох**ла! Вы
– кивает в сторону бригады скорой, что уже грузила в машину труп.
– Одно дело - тра**ться со всеми подряд, а другое - людей валить! Вы че, совсем е**нулись, нарики конченные?! Или че за х**ня?!
– Не закрывай его...
– испуганно, смиренно.
– Посидит - проспится, протрезвеет малёха! Может, чуток ума наскребет! Как показания будет давать - пригодится!
– Макс, - отчаянно пищу, пытаюсь ухватиться ему за руки, но вырывается, увиливает.
Пошагал прочь. Вновь бегу за ним: - Макс, он из-за меня в драку полез!
Обмер, вновь взор мне в лицо:
– И че, б***ь?! Думать надо! Даже когда машешь - ДУМАТЬ НАДО!
– А ты всегда думаешь?
Обомлел, осознав укор. Сжался на мгновение. Но секунды - и тотчас совладал с собой.
Смолчал, лишь метнул взор на своих:
– Грановского не подпускайте. Я сам разберусь.
И вновь очи перевел на меня; нервически сглотнул слюну; скривился, подбирая слова:
– Садись в машину, домой закинем. Утром - ко мне в кабинет, посмотрим, что можно будет сделать с этим вашим болотом. Никому ни слова - сама похе*ишь, сама потом расплачиваться будешь. Ясно?
– Ясно, - лихорадочно киваю, заливаясь благодарной улыбкой.
***
Надежда. С*ка, надежда. Или я - с*ка, что в нее поверила, сама себе нарисовала.
Как был Фирсов тварью... так ею и остался.
Меня выгородил сполна, а вот Киселева… взд*ючил по полной.
От превышения самообороны до тяжких телесных, повлекших по неосторожности смерть потерпевшего... и эта стрелочка по счетчику металась даже не от показаний (продавца... каких-то еще, откуда-то взявшихся, непонятных иных очевидцев), а решения самого Фирсова. И, что самое обидное, никаких соплей от той шмары, за которую мы (так глупо, как оказалось) тогда заступились... Как я и боялась, эта тварь трусливо залегла на дно, скрыв с собой очень важные детали - ведь иначе просто даже не докажешь, что это не мы сами полезли в драку... к бедолаге, к "тихому мирному мальчику, который и мухи не обидит" - согласно словам матери и соседки убитого. И фигурировал нынче по делу исключительно один Киселев, мои же даже показания были не в счет, как свидетеля (не говоря уже о том, что причастна) - бумажка, конечно, в папочке лежала... (я со слезами едва уговорила ее приложить туда). Однако... пойдет ли она вход, или же останется альтернативой газетки для местного туалета - неизвестно.
– Я и Кузнецова твоего достану! Всех твоих е**рей пересажаю! Так только будет за что – сразу за шкирку и на нары! А не, с*ка, б***ь, ходит-ноет она за них! НЕ БУДЕТ ТАКОГО, чтобы я за этих уе*ков твоих вписывался! А сейчас - на**й отсюда пошла! Чтоб глаза мои больше тебя не видели!
– Я тебя ненавижу, Фирсов!
Обмер. Миг, дабы прожевать очередной залп ярости, и тотчас дерзко сплюнул:
– А ты ведь тоже… Фирсова! – с отвращением.
– Да будь проклят тот день, когда мать решила мне дать... эту злое**чую фамилию! И ты вместе с ним, мусорИла вшивая!
***
Это был последний шанс. Последний реальный шанс для нас с Киселем.
И пусть я окончательно надену себе петлю на шею и вздерну себя, но его использовать - я обязана.
Однако... судя по реакции, как тот торопился со мной встретиться, как брал трубку... или отвечал на смс, эта петля и так уже (с той ночи) была наброшена мне на шею и затянута сполна. Видимо, новости хорошо дошли до него, и без моего участия. И то, что я вновь ношусь с Киселевым, сыграло свою роль, как то и ожидалось: предатель... Я - предатель.
Что ж, осталось лишь выбить табурет из-под ног.
В офисе было не продраться сквозь сплоченную толпу сотрудников, да и не поговорить откровенно на подобные темы, а потому... Отчаянное, дерзкое, в моем духе.
С*ка, пятница. И, казалось, любой ушлепок знал, что эта свора красиво так зависает сейчас в бане.
Пролететь мимо ресепшена, да в "банкетный зал". Тщетно: одни девки.
Гневное, уверенное, борзое на овец:
– КУЗНЕЦОВ, Б***Ь, ГДЕ?!
Оторопели те, испуганные. И лишь одна осмелилась пальцем ткнуть в сторону второй двери.
Влететь в душевую - пусто, рвануть деревянное полотно парилки.
Зайти внутрь.
Целая толпа голых кобелей (отчего вмиг по телу побежали мурашки, а тело схватили конвульсии, предрекая нечто ужасное, нечто куда жесточе, чем то, что мне уже пришлось пережить).
– Вот это поворот! – вдруг звучит жуткий, насмешливый, незнакомый голос.
Терплю. Стою оловянным солдатиком по струнке смирно и ищу взглядом нужное мне лицо среди чреды красных, оскалившихся в счастливых улыбках, мразей.
Но вот и сам сорвался с места виновник, причина «хулиганства», шаги ближе - попытка ухватить меня за руку, мигом отступаю, увиливаю - но тут же натыкаюсь на кого-то и враз падаю на оного.
Дико ржут гнусные животные:
– О, синяя птица сама в руки лезет! – попытка того то ли придержать меня, дабы еще больше не скатилась на пол, то ли удержать рядом с собой.
Испуганно, с отвращением морщусь, чувствуя под собой откровенные места и восставшую похоть. Силюсь восстановить равновесие и быстрее, молнией убраться от него долой.
– ПОШЛИ, Б***Ь! – гневное, жестокое на меня Бориса.
Вмиг хватает за локти и помогает выровняться на ногах. Натиск - и выталкивает в душевую, плотно закрывая за нами дверь, пряча бесстыдную срамоту. Но еще удерживает подле себя.
– Ты ох**ела, что ли? Или че за суицид?
– машет в сторону товарищей.
Еще сильнее дрожу под его напором.
– Нужно поговорить.
– Не о чем нам больше говорить! Ты сделала свой выбор! КИСЕЛЕВ - ТАК КИСЕЛЕВ!
– Борь... но это... нечестно, - отчаянно, тихо шепчу, боясь... даже, что услышит.