Ярмарка теней (сборник)
Шрифт:
— Снимите часы, — посоветовал доктор. — Сильное магнитное поле. Могут испортиться.
Через несколько минут Второв уже сидел в стеклянном боксе. Его грудь и руки были облеплены со всех сторон датчиками и пластырными нашлепками. Выглядел он смешно и даже чуть неприлично. За стеклом улыбался золотозубый доктор. Он махнул рукой, и знакомый свист проник в бокс. Звук нарастал, но это не помешало Второву услышать первый вопрос, произнесенный мягким мужским голосом:
— Вы издалека. Я вас вижу первый раз. Откуда вы?
Как только Второв заговорил, в боксе воцарилась тишина. Одновременно Второв почувствовал усиливающуюся головную боль. Спазмы следовали один за другим, в ушах стучало.
— Какие вы любите сигареты? — допрашивал голос.
— С фильтром. Болгарские.
— Неужели вам не нравятся американские сигареты?
Второв слышал, что где-то стучат.
«Доктор? Или это стучит в моем мозгу?» — подумал он, закрывая глаза.
— Все же, почему вам не нравятся американские сигареты?…
— Жива ли ваша теща?…
— Как бы вы обставили свою комнату при переезде на новую квартиру?…
— Представьте себе, что вы в ресторане. Что вы закажете официанту?…
— Какие женщины вам больше всего нравятся?…
— Насколько отвечает этому идеалу ваша жена?…
— Рабочий день закончился. Как вы будете отдыхать?…
— Вас сильно обидели. Как…
«ЭТО Я, — СКАЗАЛ ВТОРОВ. — НО Я СОВСЕМ ДРУГОЙ»
У меня теперь есть отдельная квартира в новом районе Москвы. Не бог весть что, конечно: одна комната, и потолки рукой достанешь, а передняя такая — не то что развернуться, чихнуть негде, а впрочем, неважно. Главное — отдельная.
Мне нравится моя квартира. Ее некрашеный свежевыструганный паркет возвращает мне детство. Мальчишкой я любил смотреть, как в городской лесопильне из визжащей дисковой пилы ползут подрагивающие почти живые доски. Я гляжу на пол, в моих ноздрях гуляет запах древесной стружки и сосновой смолы, ноги мои топчут податливый шерстяной ковер из опилок, укрывающий задворье лесопилки, а мой висок щекочет гусиное перо, превратившее меня в последнего из могикан… Сливочная нежность паркета смущает меня. Я боюсь ступать по нему. Мне хочется резать его ножом и мазать на хлеб. Я делаю отчаянную попытку сохранить девственную чистоту пола и покрываю его твердым прозрачным лаком.
Неудача. На теплое тело дерева ложится холодный металлический блеск. Пол отодвигается от меня, становится чужим, равнодушным. Ранее различимые, всегда улыбающиеся паркетины сливаются в безликую толпу деревяшек. Я торопливо накрываю паркет ковром. Я надеюсь, что он согреется и станет прежним.
У меня забавные обои. Они шалят. Их игра со мной начинается всякий раз, как я ложусь на тахту. На стене напротив я вижу штрихи и пятна, которые двигаются, плывут, падают. Солнечные лучи в светло-зеленой глубине моря ломаются и дробятся, встречаясь с водорослями и рыбами. Моего лица касаются хвостатые извержения придонного ила, похожие на протуберанцы. Мир раскачивается, веки слипаются. Я засыпаю, но перед забытьем успеваю еще увидеть появление русалок. После я никогда не могу вспомнить, какие они. Я знаю только, что русалки появляются за секунду до начала сна.
Я не хочу спать, я сержусь и переворачиваюсь на другой бок, лицом к ближней стене. Моментально в меня выстреливают из многоствольного ружья сотни золотистых пулек. Ударяясь о невидимую преграду, они, подобно ракетам фейерверка, разбрызгиваются снопом бронзовых искр. Оказывается, наждачный материал моих обоев покрыт незаметной издали мельчайшей золотой россыпью.
Я люблю свою новую квартиру и, кажется, пользуюсь взаимностью. Пластиковая ручка ванной напоминает персик — она мохнатая и упругая. Она так и просится в руки. Я заглядываю в ванную комнату по нескольку раз на день, даже когда мне совсем это не нужно. Как нравится мне молочно-голубой кафель стен!
Электровыключатели расположены под самым потолком. Они покрыты овальными пластмассовыми нашлепками, похожими на человеческое ухо. Из мочки выключателя на ниточке свисает серьга, этакая молочно-зеленая капля, скорее кленовая почка, чем кусочек цветного полистирола. Дернешь ее раз дзень, так мелодично, как в музыкальной шкатулке! — вспыхнет лампочка. Дернешь еще — опять звон! — лампочка гаснет. Когда выключатель заедает, приходится так играть минуты две, три. Я никогда не сержусь на неполадки в моей квартире. Они служат дополнительным источником неожиданных открытий.
И, конечно, кухня… Это моя лаборатория, мой алтарь, где я приношу жертвы богу чревоугодия. Кухня напоминает бассейн. В белоснежном кафеле стен тысячекратно отражен голубоватый шкаф, зеленый стол, сиреневые разводы занавесок. Синее пламя газовых горелок бесшумно лижет днища эмалированных кастрюль. Пахнет у меня на кухне так же, как в «Арагви» или «Астории», а может быть, и лучше. Нет этого угарного чада подгоревших шашлыков и пережаренного масла. Испарения, идущие от моих яств, тоньше, ароматнее. Они чем-то неуловимым напоминают приднепровскую степь, вечерний костер на берегу реки, когда запахи воды и трав соединяются в единый плотный, почти осязаемый поток воздуха, который пьешь без конца и не можешь остановиться.
Я люблю священнодействовать на кухне. У меня даже есть фартук. Я сделал его из белого халата. Это, конечно, мужской фартук, в нем нет женского кокетства, но и коварства в нем тоже нет.
Я люблю свою новую квартиру.
Оторванный кусок обоев напоминает мне лоскут человеческой кожи, снятый с живой ткани. Рана кричит, квартира больна, и я не могу пройти мимо. Я чиню и лечу в ней каждую щель, каждую царапинку. Мутные, запыленные окна как печальные глаза. Скорее тряпку, скорее мел — протереть тоскующие стекла, вернуть им блеск неба и свежесть белых облаков. Моя забота, мой уход вознаграждаются появлением чувства выполненного долга.
У меня есть отдельная квартира, и скоро она будет у всех.
Но хватит об этом. Хватит с меня моих собственных дел, они ведь далеко не так хороши, как мне бы этого хотелось.
Впрочем, кажется, сейчас мне грех жаловаться. Я кандидат наук, занимаю солидный пост, веду важную тему, мной довольны. Работа у меня интересная и нужная. В шутку иногда говорят, что у науки есть свой Молох, который должен поглотить всю продукцию научных работников. В моем представлении это странный и сильный всеядный зверь. Его именем разные ловкачи и неудачники гипнотизируют членов ученых советов. Ему на съедение предназначаются беспомощные диссертации, эрзац-предложения, изложенные в монографиях и статьях.