Ярослав Мудрый и Княгиня Ингегерда
Шрифт:
— Хакон, мальчик мой, я похлопал бы тебя за твои слова по плечу, но ведь у тебя очень жесткая луда.
— Я добыл свою луду в честном бою! — крикнул Хакон. — Пускай бы так Болеслав добыл свое королевство! Его отец Мешко, наверное, знал, какого сыночка породил, а потому после смерти своей завещал государство сыновьям от второй жены Оды, дочери маркграфа Дитриха, — Мешку, Святополку и Ламберту. Земля полян была разделена на три части. И что? Не миновало и трех лет, как Болеслав, не имевший ничего, с лисьей хитростью сумел объединить державу в своих руках, изгнав мачеху с ее сыновьями…
— Старший сын наследует власть. Таков обычай, — солидно добавил Коснятин.
— Обычай? — повернулся к нему Хакон. — А что скажешь, посадник, ежели добавлю еще, как отплатил Болеслав своим ближайшим помощникам в захвате власти — Одилену и Прибивою? Может, наградил их щедро? Дал им земли во владение? Просто ослепил, да и все!
— Эта кара не была суровей, чем, скажем, повешение или отсечение носа, языка и ушей, — разгладил ладонью усы Коснятин.
— А потом Болеслав возжаждал присоединить к своим землям еще и Чехию. — Хакон разжигался больше и больше, видимо, он и впрямь был сильно обижен на Болеслава Польского, который выбился из ничего на такую высоту без помощи варягов, не израсходовав, следовательно, на чужеземных наемников ни шеляга. А может, вспомнил, что его мать Добравка происходила от чешских князей. — Лестью заманил властелина Чехии Болеслава Рыжего в Краков и там ослепил его. Правда, этот Рыжий тоже был негодником изрядным. Перед тем одного из своих соперников оскопил, другого попытался задушить, зарубил мечом собственного зятя, убил своих воевод. Да еще и в Великий пост, не боясь греха. Может, чехи потому и приняли польского Болеслава, но уже через месяц он должен был бежать из Праги, потому что оказался еще кровожаднее собственного их Болеслава Рыжего… А с германским императором? Сколько раз польский Болеслав заключал договоры с германцами, чтоб на следующий день коварно ударить в спину…
— Слышал, что Болеслав еще шестилетним ребенком был заложником своего отца в Кведлинбурге у германского императора, поэтому имел свой счет с германцами, — сказал Ярослав. Ему стало неприятно выслушивать все эти истории, в которых многое перекликалось с событиями в его родной земле. Ибо разве самый старший сын Святослава Ярополк не пытался в свое время расправиться с братьями? [48] Пошел на брата своего, который сидел в Древлянской земле, и погубил его. То же самое учинил бы, видно, и с Владимиром, но тот взял верх и отплатил Ярополку его же мерой. А он сам, Ярослав? Проявил непокорность родному отцу. Оскорбил Великого князя Владимира, которого знает и боится весь мир, перед которым заискивают даже ромейские императоры С помощью этих вот бравых забияк Ярослав намеревается теперь столкнуть отца с Киевского стола, чтобы засесть там самому. На все Божья воля. Хорошо сказал Эймунд о хазарах и их кагане. Ибо разве это не похоже на то, что происходит у них? Что ныне Великий князь в Киеве? Походы его неудачны. Земель больше не собирает Погряз в разврате, повсеместно идут пересуды о его женах и наложницах, хотя крест целовал и знает закон Божий. Киевский люд, развращенный и обленившийся, толпится на княжьем дворе, возле полных столов, по всему городу пароконные телеги развозят для дармоедов хлеб, мед, мясо и овощи, дружина пирует на серебре и золоте. Не такой властелин нужен ныне Руси. Как сказано в Святом письме: «Даруй же рабу твоему сердце разумное, чтобы судить народ твой и различать, что добро и что зло, ибо кто может управлять этим многочисленным народом твоим?».
48
Ибо разве самый старший сын Святослава Ярополк не попытался в свое время расправиться с братьями? — Киевский князь Ярополк, старший брат Владимира, пошел ратью на своего брата Олега, князя древлянского, и победил его. При бегстве в г. Овруч Олег был раздавлен лошадьми. О смерти брата узнал Владимир и бежал из Новгорода, где был князем. Ярополк послал туда посадника и стал владеть Русью один. Спустя три года Владимир возвратился с варягами и выгнал из Новгорода посадника Ярополка. Вскоре, подкупив воеводу брата, Владимир выгнал обманом Ярополка из Киева и убил его.
— Еще распутством своим известен Болеслав, — не унимался варяг, — да и то сказать, рожденный не от чистого брака, а от соединенных между собой княжескими интересами отца его Мешка и чешской княжьей дочери Добравки. А Добравку Мешко взял уже не девицей, да в том бы еще не было беды, но вот что примечательно было Добравке уже под тридцать лет, а от таких поздних родов дети вырастают забияками и развратниками Будучи семнадцатилетним, Болеслав взял в жены дочь маркграфа Рикдага, через год отправил ее назад. Сразу же женился на дочери паннонского князя Гейзы — и снова через год отправил ее к родичам.
— Не подходила ему, видать! — подбросил кто-то из варягов.
— Ну! — разжигался Хакон так, будто речь шла о его собственных дочерях. — Тогда по отцовскому примеру женился на Эмнильде, дочери чешского князя Добромира, и уже эта родила ему множество детей: сыновей, дочерей. Но и этого мало! Прослышал он о твоей сестре Предславе, княже, и возжелал, старый бабник, положить ее себе в ложе!
— Много слыхивал я про Иомсборг [49] ,— переводя разговор на другое, сказал Ярослав, — дивный, сказывают город.
49
Иомсборг — шведское название старинного польского города Волин, который принадлежит к древнейшим торговым славянским пунктам на берегах Балтийского моря
— Вольный город. — Хакон повел плечом, оправил свою золотую луду — Все в нем есть. Оружие, меха, дичь и рыба, обученные соколы для охоты, кони всех пород, сукно шелка, золотая и серебряная посуда, женские украшения, благовония восточные… А золота купцы собирают столько, что и остров мог бы от тяжести утонуть. Потому что Иомсборг стоит на острове, там, где река впадает в море, доступ к нему открыт отовсюду..
Эймунд решил, что появилась добрая зацепка к разговору с князем о плате для дружины, стрельнул глазом на Ярослава.
— Да и Новгород не хуже Иомсборга умеет собирать золото. Правда, княже? Или посадник лучше знает?
Ярослав поднялся.
— Тешусь вельми, что пришли на мое приглашение, — казал он Эймунду который тоже встал, потому что пустые разговоры закончились, нужно было выставлять свои условия.
— Послужим тебе, княже.
— Верю, — наклонил Ярослав голову — Но понадобится большая дружина.
— Имею шестьсот воев, — посмотрел выжидательно на князя Эймунд, — опытные, но…
— Понадобятся все шестьсот, — твердо промолвил Ярослав.
— Ежели о деле, — быстро окинул глазами всех своих Эймунд, — то условия наши таковы: харчи, одежда и весь припас и по пол-эрэ серебром на человека ежедневно. А уж за битвы — счет особый.
— Вот заломил! — не удержался Коснятин, который тоже порывался встать из-за стола, чтобы включиться в разговор, но сдерживался, потому как обычай не велел совать носа в дела княжеские.
Ярослав даже не взглянул в сторону посадника.
— Кто хочет вершить дела великие, не должен быть мелочным, — промолвил он, казалось, скорее для самого себя, чем для других, и протянул руку Эймунду.
Тот пожал правую руку князя, на этот раз не испытывая силы; пожатие было коротким. Эймунд мгновенно отскочил к столу, схватил свой ковш, высоко поднял его.
— Славим тебя, княже! — воскликнул он. И все варяги вскочили с мест и тоже подняли кубки, поставцы и ковши, закричали что-то по-своему, весело и беспорядочно.
Хорошо это было или плохо? Все равно у Ярослава не было иных путей. Возврата нет. Теперь идти только вперед.
Всю зиму шли большие снега. Горели ясно печи в княжеских покоях, но Ярослав не сидел дома, метался то по одному, то по другому берегу Волхова, сам смотрел за подготовкой к летнему походу, потому что уже дошли до него вести, что и князь Владимир решил выступать против непокорного сына, как только солнце высушит дороги и вода в реках и озерах потеплеет. В дальних борах ловили дичь, вялили, коптили и засаливали мясные припасы, чтобы хватило для войска хотя бы и на сорок тысяч; с Ладоги везли бочки засоленной рыбы простой, ведерки просоленного лосося и осетрину для копчения. Никогда еще не приходилось Ярославу снаряжать такое большое войско, хлопот был бы полон рот, если бы не помощь Коснятина. Все равно изматывался от каждодневных смотрин по Новгороду, от молитв и чтения книг, от длинных разговоров со странствующими иноками. Часто заезжал к варягам на Словенскую сторону, жаждал хотя бы на один вечер стать этаким гулякой, слушал хвастливые рассказы варягов, пение скальдов о славных походах, напивался и, плюнув на все хлопоты, мчался за леса к Шуйце.
А Коснятин с подарками и нарядной свитой отправился в посольство к шведскому конунгу Олафу просить руки его дочери для князя Новгородского, сына Великого князя Киевского, в скором времени, быть может, и победителя над собственным отцом, Ярослава, мужа мудрого вельми и книжного, многоязычного сызмальства, человека, который умел сосредоточивать в своих руках и власть, и разум, и богатство, и мощь, а уж что касается хитрости, столь необходимой во всяком властвовании, то Коснятин мог ему прибавить и своей. С такими мыслями и направился новгородский посадник за море, и мысли эти были его собственные, ибо от Ярослава после того осеннего короткого разговора у лесного озера с березками только и услышал еще: