Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник)
Шрифт:
Между тем на правом крыле русы все больше и больше нависали над центром. Мономах бросил на левое крыло свою дружину, теперь и оно стало угрожать половцам; обстановка складывалась так, что основные силы врага могли попасть в окружение. Половцам пора было спасать свои головы. Стиснутые с трех сторон, они стали вырываться из клещей, чтобы умчаться в степь. В этой ожесточенной рубке, как отмечает летопись, пала масса рядовых воинов и двадцать ханов, среди которых были Уруссоба, Кчия, Арсланапа, Китанопа, Кумана, Асупа, Куртка, Ченегрепа, Сурьябарь и другие.
В руки русов попал отчаянный рубака и давнишний враг хан Белдюзь,
И вот стоит Белдюзь перед Владимиром на коленях, весь окровавленный, с горящими глазами, еще не остывший от боя.
– Назови, князь, какое богатство тебе надобно за мою жизнь, скоро оно будет лежать у твоих ног!
Знает Мономах, сколько бед принес этот бандит на Русь, сколько пограбил семей, убил малых детей и стариков, и увел в неволю, в рабство. Каким богатством это измеришь? И можно ли измерить? Отпусти его, завтра он соберет ватагу таких же разбойников, и вновь они ринутся на Русь, грабя и насилуя…
И Мономах произнес слова, как приговор:
– Знай, что нарушенная клятва захватила вас! Ибо сколько раз, дав клятву, вы все-таки воевали с Русскою землею? Почему не учил ты сыновей своих и род свой не нарушать клятвы, но проливали кровь христианскую? Да будет кровь твоя на голове твоей!
Мономах дал знак своим дружинникам, те с обнаженными саблями бросились к половецкому хану и изрубили его.
Ликующие победители выстроились перед своими князьями, и Мономах произнес перед ними речь. Он поздравил всех со знаменательной победой и заключил:
– Вот день, который даровал Господь, возрадуемся и возвеселимся в этот день, ибо Бог избавил нас от врагов наших, и покорил врагов наших, и сокрушил головы змеиные, и передал достояние их людям русским!
Дав немного отдохнуть, Мономах повел войска в глубь половецких степей, где были имения ханов, их стада овец и коз, паслись табуны лошадей. Не только ради одного сражения собирал он людей со всей Руси; важно было обессилить врага не только в военном отношении, но и разорить их места обитания, показать, что могут русы наказать половцев за набеги на Русь, чтобы почувствовали они на себе, что такое вторжение чужеземных войск, какие беды и несчастья оно несет и чтобы сам народ половецкий удерживал своих отцов и сыновей от нападений на другие страны.
Возвращались русские войска с огромным полоном, со многими возами всякого рухла, ковров, золотых и серебряных сосудов. Следом за войском радостной толпой поспешали освобожденные пленники, за обозом тянулись захваченные половцы. Русские города с восторгом встречали победителей.
XVIII
После похода затихли половцы. Не было с их стороны набегов ни в 1103, ни в 1104, ни в 1105 годах. Но Мономах хорошо знал, что не все они побиты, что это только пробный поход в глубь степей, что придется этот путь утверждать и осваивать, потому что где-то с немалым войском кочевали Шурукан, Боняк, Старый Аепа и другие ханы. И в своих расчетах он оказался прав.
Свой пробный налет половцы совершили летом 1106 года. Небольшой отряд проскочил пограничные укрепления и вышел к крепости Зареченск. Святополк тотчас послал против него полки Яна и Ивана Захарьича, которые зашли половцам в тыл,
В начале 1107 года внезапно тяжело заболела Гита. Сначала крепилась, но с наступлением весны слегла и больше не вставала. Она просила положить ее на солнечной стороне, подолгу глядела на пробуждающуюся зелень, радовалась первым цветочкам, которые приносил ей муж. Как-то сказала:
– Привиделась мне мама. Будто стоит на берегу Темзы, а небо хмурое, как всегда в Англии, и туман низкий стелется. Глядит она на меня ласковыми глазами и манит к себе легонько: «Возвертайся, дочка, на родину, скорее возвертайся. Заждались мы тебя». И так мне захотелось вновь побывать в отчем дворце, что я не выдержала и заплакала…
– По утрам сны бывают глубокими, и часто видится детство, умершие родители, – сказал рядом стоявший кудесник. – Так что ничего удивительного в твоем сне, княгиня, нет и не стоит ему придавать особого значения.
– Соскучилась я по Англии, – продолжала Гита, и на глазах ее выступили слезы, столь непривычные для нее. – Так бы поднялась на крыльях и полетела! Какие там изумрудные луга, как часто поливают их ливни! Я так люблю пасмурные дни, когда по крыше барабанят капли дождя, а ты стоишь у окна и смотришь в колеблющуюся светло-серую даль…
– У нас тоже бывают дожди, – осторожно произнес Мономах. – Думаю, скоро придут тучи и прольют благодатную влагу…
– Нет, здесь все не так, как на моей родине, – разволновалась Гита. – Налетают грозы, сверкают молнии, гремит такой оглушительный гром, что сотрясается земля. Я боюсь такого разгула стихии. Мне по нраву тихие ненастные дни. Они наводят на грусть, и хочется думать о чем-то хорошем, тайном, сокровенном…
Увидел Мономах свою жену совсем с другой стороны. Никак не думал, что в душе она такая мечтательница, всегда считал ее холодной и расчетливой, свои действия подчиняющей только трезвому уму…
Когда вышли на улицу, кудесник сказал задумчиво:
– Вещий сон она видела. Усматриваю я в зове матери предвозвещение скорой ее кончины. Не в Англию она зовет ее, а к себе на вечный покой. Тебе, князь, надо знать и готовиться к этому.
Окружил Мономах Гиту лекарями и кудесниками, надеясь на выздоровление, но она таяла день ото дня и 7 мая 1107 года ее не стало. На какое-то время ему показалось, что жизнь его тоже кончается, что ему недолго осталось жить, что следом за ней уйдет и он. Но жизнь брала свое, могучей рукой вовлекала в свою круговерть, лечила тяжелые, глубокие раны, заставляла забывать о безвозвратных потерях.
Только отслужили сорокоуст, как из степи стали поступать слухи о готовящемся набеге половцев. Слухи темные, неясные, неизвестно кем пущенные, потому что на границе было пока спокойно, но Владимир насторожился, послал на рубеж дополнительные дозоры. Поехал в Киев, чтобы обговорить с великим князем совместные действия против возможных выходов степняков.
Святополк в это время праздновал свою свадьбу. В очередной раз овдовев, он высватал для себя сестру византийского императора Варвару Комнину. Тем самым он нанес удар Мономаху, издавна гордившемуся родственными узами с константинопольским двором. Хотя и шел ему седьмой десяток, но держался он молодцом, Мономах вынужден был признать, что за последнее время он даже помолодел, видно, женитьба благотворно повлияла на него.