Ярослав Мудрый и Владимир Мономах. «Золотой век» Древней Руси (сборник)
Шрифт:
– Да не тронул я ее!
Но ущипнул, видно, сильно, женщина стояла, поневоле держась за то, на чем сидят, с глазами, полными слез и от боли, и от унижения. Муж то ли сильно любил свою жену, то ли просто посчитал себя слишком оскорбленным, продолжал наседать на Кнута:
– Пошто вы, варяги, наших баб завсегда обижаете?! Вы для того князем званы, чтобы безобразничать?!
Трое варягов вмиг оказались в плотном кольце горожан. Та самая молодка уже отступила в сторону, а новгородцы все ярились. Припомнить варягам было что, они действительно безобразничали в городе, хватали попадающихся под руку женщин и частенько не только лапали, но и насиловали. Холопки жаловаться не рисковали,
Толпа, прижавшая варягов к одному из лотков, все наседала с криками:
– На новгородское серебро живете и нас же обижаете?!
– Пошто жен наших позорите?
– Пошто рукам волю даете, проклятые?!
Кнут с изумлением заметил, что большинство из наступавших на него сами бабы, их руки тянулись к его бороде – вырвать, к его глазам – выцарапать. Варяг все же сумел вырваться, оставив клок своей одежды в руках у разъяренной толпы. Трое его товарищей пострадали от женских рук гораздо сильнее, были нещадно биты, раздеты и вернулись на двор уже ввечеру без портов. Но никто не рискнул посмеяться над бедолагами, все понимали, что и сами могли бы вот так оказаться в окружении взбунтовавшихся женщин.
А над Новгородом гудело било, созывая горожан на площадь Торга. Купцы спешно собирали товары, они лучше других понимали, что дело может кончиться плохо. Будь князь Ярослав в городе, может, и смог бы разрешить спор между горожанами и варяжской дружиной, но он, как всегда, жил в Ракоме. Туда даже звук вечевого колокола не долетал.
На вече стоял крик:
– Пошто варяги нас обижают?!
– …насильничают над нашими женами?!
– …прохода не дают молодкам?!
– Доколе мы будем терпеть такое насилие?!
Кто крикнул: «Бей варягов!», неизвестно, только вся толпа, вооружившись кто чем мог, кто кольями из соседнего тына, кто оглоблей, кто попросту камнями, а кто и звонким мечом, бросилась к Поромонь-двору. Варяжская дружина, понимавшая, что может быть свара, однако никак не ожидала, что новгородцы нападут этой же ночью. Вернее, был вечер, когда сами дружинники сидели за ужином. Доесть не пришлось, расправа обозленных новгородцев оказалась крутой, перебили не одну сотню варягов! Остальные спасались, перелезая через тын двора и прыгая в Волхов в надежде добраться до другого берега и скрыться во владычьих покоях. Все же епископ не должен допустить избиения варяжской дружины!
К утру на Поромонь-дворе оставались только перебитые варяги да разбросанный повсюду скарб. Конечно, немало нашлось тех, кто поспешил воспользоваться суматохой и пограбить двор, но все же новгородцы больше мстили за свою поруганную честь. К князю уже ускакал гонец с сообщением о ночной резне. Беспокойным выдался конец июля в Новгороде…
Никто не знал, что в Киеве и того хуже.
Вести из Киева в Новгород приходят с опозданием…
Ярослав мерил шагами горницу, заметно прихрамывая. Ему только что донесли о случившемся на Поромонь-дворе. Новгород посмел перебить значительную часть варяжской дружины! Да что они себе думают?! И это тогда, когда с юга грозит ратью отец! Набрать новую не удастся, не на что, да и варяги, прознав об избиении, сюда ни за какое злато не пойдут! Его дружина теперь мала, а со дня на день может прийти известие о том, что киевская рать, вернувшись от Степи, идет на Новгород! Бежать за Варяжское море? Только
Солнце уже вовсю светило в окна, а князь все шагал и шагал по горнице. Гриди и холопы притихли, таким Ярослава давно никто не видел. Почему-то ему, всегда советовавшемуся с епископом, даже в голову не пришло прийти к Иоакиму или хотя бы позвать Коснятина! Все решил сам. Распоряжению князя поразились все, он велел с почетом позвать к себе знатных горожан, особо тех, кто обижен варягами и участвовал в их избиении. Дружина недоумевала, князь собирается мириться с новгородцами? Неужели он простит такую резню? Тогда ни один варяг больше не пойдет к нему на службу, никто не сможет простить позорную гибель товарищей, пусть и не кровных родичей.
Одновременно велел созвать и дружину. Все при оружии, смотрели настороженно, время от времени даже оглядывались вокруг, испуганно ища глазами, не прячется ли кто из новгородцев, чтобы напасть вдруг сразу на всех. Ярослав, заметив такое беспокойство, усмехнулся:
– Здесь опасности нет. – Его голос неожиданно загремел на весь двор Ракомы. – А в Новгороде сами виноваты, нечего горожанок обижать! Новгород не Готланд и даже не Ладога, здесь за свою честь постоять могут!
Дружина затихла, конечно, князь прав в своих укорах, но что же делать теперь?
– Я позвал к себе новгородцев, которые перебили варягов… – Князь понизил голос и с расстановкой добавил: – Позвал, чтобы наказать…
Он больше не стал ничего объяснять, круто развернулся и ушел с крыльца. Дружинники стояли, не решаясь не только двинуться, но и проронить хотя бы слово. Постепенно все же разошлись, но все также тихо и настороженно. Повисло тяжелое в своей неопределенности ожидание.
Епископ Иоаким ждал князя или хотя бы человека от него, вместо этого сообщили, что… Ярослав зовет к себе новгородских нарочитых мужей. Что он собирается делать, мирить их с варягами? Если так, то молодец, сейчас нельзя допускать ссор в своем доме. Но простят ли такое варяги? Может, Ярославу удалось убедить варяжскую дружину, что те сами виноваты? Ой ли…
Снова загудел вечевой колокол. Город решил, что князь кается за своих наемников и готов просить о замирении. Тогда почему бы не прийти на вече самому? Зачем зовет к себе в Ракому, куда бежали недобитые варяги и где сидит его собственная дружина? Идти опасно и не идти нельзя, князь не может без Новгорода, но и Новгород без князя тоже. Вече кричало сотнями голосов, даже тысяцкий не мог справиться с множеством орущих глоток. Вдруг его взгляд упал на стоявшего неподалеку от помоста дьякона, Якун махнул ему рукой, чтоб поднимался. Охранявшие помост гриди живо расступились, пропуская голосистого дьякона. Его голос перекрыл все остальные, от неожиданности толпа замерла.
Тысяцкий шагнул вперед, опасливо поглядывая на Кучку, а ну как снова гаркнет? Тогда прощай, уши, надолго… Дьякон скромно отступил в сторону, как бы говоря: мы свое дело сделали, теперь ваша очередь, но с помоста не уходил: вдруг еще раз придется громогласно усмирять новгородцев? Не пришлось. Постепенно и вече успокоилось, появилась уверенность, что князь действительно решил мириться, а сам в город приходить попросту боится. Решили отправить в Ракому, как и просил Ярослав, нарочитых мужей, ведь послание князя гласило: «Уже мне сих не кресити…» Это были слова примирения.