Ярость льва
Шрифт:
– И нашел, что искал?
– Почти. Был однажды такой день. Жара, жажда, кругом только горы. Все в сплошном мареве, и я посреди этого пекла. Почти нашел.
– А что потом?
– Отправили обратно в Алжир. В один из самых горячих районов. Колючая проволока и страх. Жестокостью заражались друг от друга, как болезнью. Держались только верой в жизнь. И уже в прошлом году, перед неудачной попыткой военного переворота генерала Шалле, – новое ранение. Не слишком серьезное, но все-таки повод написать рапорт об уходе. Вечером накануне приказа ко мне
– И ты согласился?
– Это был выход, как ни странно. Потом, в Париже, на меня вышел агент ОАГ. Бывший офицер-десантник и участник того самого заговора, который помог де Голлю. Щекотливая ситуация.
– Ты сказал Леграну?
– Сразу же, как смог с ним связаться. Это было даже забавно. Будто специально для меня придумано. Легран посоветовал принять предложение. Он считал, что агенту со связями в этом направлении просто цены нет.
– И все же нам известно, что у Бюро не было никаких конкретных подозрений относительно де Бомона. Какие-то ниточки к нему обязательно должны были тянуться. Ты не мог не знать о них от парижских агентов с той стороны.
– Не знал. Я был рядовым членом их организации. Де Бомон упоминался только как один из сочувствующих. К тому же его политические взгляды достаточно широко известны во Франции. И уж, конечно, ничто не говорило о его активности.
– И тебе полностью удалось внедриться?
– По крайней мере я так думал. Было очевидно, что мои возможности ограничены, поскольку я считался молодым сотрудником «Доксьем». Но я передавал им информацию по указанию Леграна. Конечно, никакого выхода на их боссов у меня тогда не было, но я добивался этого. В двух случаях Легран даже разрешил мне передать им информацию о предстоящих арестах кое-кого из мелкой рыбешки.
– А подводная лодка?
– Она путала нам карты с самого начала. Совершенно ничего не было известно о ее местонахождении, даже в ОАГ никто ничего не знал. Поэтому Легран дал указание проинформировать моих связных в Париже, что меня направляют на обычное задание для наблюдения за де Бомоном на Нормандские острова. Просто чтобы убедиться, что там все спокойно. Легран чувствовал, что по меньшей мере должно было выясниться; существует ли здесь какая-то связь или нет.
– Единственное, чего он не сделал, – это не предупредил нас.
– Очень жаль. Легран не думает о сегодняшнем дне. Живет завтрашним. В данном случае он не просто ухватился за ситуацию, в которой моя «подпольная» деятельность могла оказаться полезной. В этих обстоятельствах разумнее всего было представить меня просто как Рауля Гийона, доверенного агента Бюро, и ничего более.
– Старый лис до последнего не открывает свои карты, все хочет сыграть в собственный покер.
– Удивительно, но то же самое он сказал о тебе, когда я уезжал.
Меллори усмехнулся:
– Во всяком случае одно мы выяснили. Де Бомон связан с агентурой ОАГ в Париже, потому что его предупредили о твоем приезде. Не пойму только, почему ему не показалось странным, что ты ничего не сказал об «Л'Алуэтт».
– Это было первое, о чем он спросил меня на катере. Трудный вопрос.
– И как же ты ответил?
– Сказал, что в Бюро считают это работой какой-то независимой группировки, что я сам убедился в этом, столкнувшись с полным незнанием ситуации вокруг лодки в ОАГ, что как бывший офицер-десантник, принимавший участие в перевороте в июне пятьдесят восьмого года и преданный де Голлем, предпочел бы сотрудничать с ним.
– И он клюнул на это?
– Тогда мне так показалось.
– Лично для меня это звучит неубедительно.
– Для де Бомона, видимо, тоже. – Гийон криво улыбнулся. – Но с другой стороны, у меня просто не было времени придумать что-нибудь получше.
– Однако быстро сообразил.
Молодой француз пожал плечами:
– Когда я увидел, во что они превратили радиотелефон, совершенно естественно было предположить, что они все еще на борту и наблюдают за нами. В этой ситуации разумнее всего было утвердить свое реноме в их глазах. А я помнил, что еще днем ты сунул передатчик в ящик стола.
– Ты действительно никогда не видел де Бомона раньше?
– Я уже говорил, только издали. Естественно, я много знал о нем. Ведь он был действительно отличным командиром. Настоящий десантник.
– Теперь он обречен. Убить такого славного человека, как Анри Гранвиль, значит резко изменить мнение о себе, потерять значительную часть своих сторонников, всех тех, кто симпатизировал Гранвилю. Полная бессмыслица. И все-таки он идет на это. Спрашивается, зачем?
– Он всегда был человеком со странностями. Настоящий аскет, смесь религиозного фанатика и рубаки. Сдача Дьенбьенфу, унижения во вьетконговских лагерях для него – один непрерывный позор. Как и многие другие люди его склада, он готов умереть, чтобы ничего подобного не повторилось.
– И ради этого он пойдет на все?
Гийон кивнул.
– Де Бомон – последний отпрыск одной из самых главных фамилий Франции. Единственный его наследник – брат, профессор, преподает политологию в Сорбонне. Человек левых взглядов и не скрывает этого. Один из предков де Бомона был в числе тех немногих дворян, которые восприняли и поддержали революцию в конце семнадцатого века. Другой был генералом при Наполеоне.
– Что-то вроде национального позора, если бы его пришлось арестовать?
– Вот именно. Поэтому в правительстве были просто счастливы, когда он решил уединиться на Нормандских островах. Одно время то, как избавиться от него, было даже проблемой номер один.
– Как, впрочем, и теперь, – заметил Меллори. – И даже более того.
– Думаешь, он намерен убрать де Голля во время визита в Сен-Мало в будущем месяце? – Гийон отрицательно покачал головой и откинулся на койке, заложив руки за голову: – Нет. За это я спокоен. Де Голля им не одолеть. Он неуязвим. Как скала на рифе. Полуразрушенная, конечно, но еще крепкая.