Ярость неба
Шрифт:
Ястреб с дикой силой гасит окурок в металлической банке из-под кофе, ставит ее на пол, ложится в кровать, обняв левой рукой Оксану.
– Я надеюсь, ты не будешь меня ревновать? – Она приподнимается на локте.
Солнце отражается в ее зрачках, как в зеркалах.
– Нет. Но...
– Договаривай. – Оксана сильнее прижимается к нему всем телом.
– Вчера, когда я вернулся из штаба, ты читала письмо. И быстро спрятала его, как только я вошел в комнату. Не надо от меня ничего скрывать, Фея. – Ястреб позволяет себе усмехнуться, назвав ее позывной, который когда-то сам придумал.
– Я ничего от тебя не скрываю. Это письмо мне прислал Дьяк. За эти два месяца, после того как мы вернулись из рейда, он писал мне несколько раз. Это – пятое по счету.
– И о чем же он пишет? – Ястреб сам чувствует, что голос его звучит глухо и тревожно.
– О своей жизни. – Оксана ложится на спину, смотрит на низкий потолок с облупившейся штукатуркой. – Он любит говорить, что спецназовец он только временно. А призвание у него совсем другое. Духовное. Мол, брошу скоро армию и снова стану священником. Прямо как Арамис. Шутит, наверное. Но в каждой шутке, ты же знаешь, есть только доля шутки. Еще рассказывает о том, как жизнь понимает. Очень интересно. Еще меня он удивил последним письмом. Стихи прислал...
– Стихи? Первый раз слышу, чтобы «спецы» писали стихи. Песни сочиняли. Я сам в свое время этим грешил. В Афгане еще. Но чтобы стихи...
– Хочешь, почитаю? Они хорошие. – Оксана вытаскивает из-под подушки небольшой конверт, вынимает сложенный лист бумаги. – Слушай.
Оксана читает без выражения, иногда ошибается в интонациях, но стихи все равно производят на Ястреба впечатление. Трудно поверить, что их написал Дьяк.
Летят перелетные птицы Знамением смены сезона, Не всем им дано возвратиться, И это подобно закону. На севере – льды и торосы, Тундры, холодные ветры, Ливни, секущие косо... Вот и закончилось лето. Внизу – облетевшие рощи, Распадки, дубравы и реки... Возможно, остаться и проще, Но так уж сложилось вовеки. Лежат разноцветной картиной Степи, воспетые в мифах. По этим холмам и долинам Кочуют потомки скифов. Горы уютного Крыма С городом Херсонесом К морю спускаются зримо, Словно пологим отвесом. Вдали, за бушующим Понтом, Опять воздымаются скалы, Над плоскогорьями плотно Туманы лежат одеялом. Южней, за горой Араратом, Пути неисповедимы... Туда, к пределам Евфрата, Идут легионы Рима. На солнце блистают доспехи, Осями скрипят колесницы, А в небе, как некие вехи, Летят перелетные птицы. Летят быстротечные годы Пунктиром божественных нитей. И вновь, как ребенок в воду, Сходит с креста спаситель. И вновь, как и в прежние веки, В поход собирается стая, Минуя долины и реки Всего евразийского края. Леса, как во время оно, Нити коммуникаций, Трассы с огнями неона Железнодорожных станций. Под ними гудят теплоходы, Волны шумят на просторе, Бурей осенней погоды Сковано Черное море. В облаках, как грязная вата, На них надвигается суша, Где вдали, у пределов Евфрата, Стоят легионы Буша. Стрелами из арбалета Птицы лететь готовы В две тысячи пятое лето От рождества Христова.– Тебе понравилось? – В глазах Оксаны играют лукавые искры.
– Понравилось.
– И мне. Только это на Дьяка совершенно непохоже. Не его стиль. Он лаконичен. Не растекается мыслью по древу. Говорит ясно и понятно. Но раз сказал, что он написал, – значит, действительно он. Дьяк не врет.
– Что же он еще пишет?
– А еще... – Оксана опирается спиной о стену, накручивает на палец локон своих темных волос. Последний луч скатившегося за горизонт солнечного диска рисует неровный светлый зигзаг на ее груди с крупными шоколадными сосками. – Еще он зовет меня замуж.
Ястреб ощущает острую физическую боль. Она разрезает желудок нестерпимым жжением, отдается эхом во всем теле.
– И как же... ты? Согласна? – Голос у него теперь не глухой, хриплый. Так бывает по утрам в те редкие дни, когда Ястреб позволяет себе крепко выпить.
– Нет. – Лукавые искры в глазах Оксаны разгораются все сильнее. – Я к нему очень хорошо отношусь. Он мне нравится. Но запомни, Ястреб! Запомни на всю жизнь. Я люблю тебя! Только тебя...
В комнате уже совсем темно. И тихо.
Кровать больше не стучит о стену. Не скрипят покосившиеся старые ножки и матрасная пружина.
Сжав друг друга в объятиях, на постели лежат мужчина и женщина.
После долгой любовной схватки прошло уже несколько минут. Они молчат, потому что говорить больше не о чем. Ведь слова существуют для тех, кто не до конца понял друг друга, кто сомневается, ищет подтверждения взаимности своих чувств или свершившейся измены, реальной или мнимой. Предательство в любви, как и любое предательство, сначала происходит в душе. Когда же души так близки, так едины, так плотно и крепко связаны между собой, нет места подозрениям.
Ястреб достает сигареты, закуривает, поставив банку из-под кофе на край кровати.
Свет далекого прожектора, проникнув в комнату, слепит глаза.
Ястреб отворачивается и, выдохнув очередную струю дыма, вдруг начинает громко петь:
Не нужен мне берег турецкий, И Африка мне не нужна.– Потише. Кирилловых разбудишь. Сам же сказал...
Ястреб не дает Оксане договорить. Он обнимает ее и впивается в губы долгим поцелуем.
Чтобы через минуту опять заставить старую кровать из ДСП стучать о стену. А потом опять курить, отворачиваясь от света далекого прожектора...
И думать о том, что ради таких минут стоит жить на этой грешной земле.