Ярость отцов
Шрифт:
Мы тогда решили круто – круче некуда – изменить свою жизнь. Стать обычными, быть как все. И чтоб дом, и семья, и собака даже… Вот только у вояк, ментов и СБУ были другие планы насчёт нас – вся эта оскаленная свора буквально кусала нас за пятки.
Мы взяли мальчишку с собой. Не обсуждая это, не спрашивая у него согласия. Просто взяли. Это было естественно, иначе не могли поступить. Он сразу стал нашим ребёнком.
И потом, когда Милена и я узнали, что оба мы бесплодны, у нас уже был сын, который помогал моей супруге по хозяйству, с которым я делал
Мне вдруг остро, до рези в животе, захотелось, чтобы в кармане куртки под защитой завибрировал мобильник сына, а потом динамики исполнили бы «Полёт валькирий» Вагнера. Этот рингтон у меня и у сына выставлен на Милену. Достать бы трубу, и ответить на вызов, сказав: «Да, любимая?» Я отлично знаю, что мою бывшую жутко раздражает, когда я так её называю, но не удержаться. А в ответ она расскажет, кто я такой есть, куда мне пойти и что за женщина меня родила… Я мечтательно улыбнулся – и стало грустно-грустно.
Вышел на балкон.
Небо горело, освещая мёртвый город и то, что находилось за его пределами, – дыры огромных воронок, темнеющие до самого горизонта. На дне некоторых из них что-то серебристо мерцало. Над другими кружили, иногда срываясь в пике, чёрные тени крылатых бионоидов, размеры которых настолько впечатлили меня, что кольнуло сердце.
Мне не помешал бы стаканчик-другой «храброй воды», хотя я давно не употребляю ничего крепче чая. Весь положенный мне алкоголь я выпил в Чернобыле. По полфляги перцовки за раз заглатывал – выводил радиацию из организма по примеру коллег-сталкеров…
Под утро я забылся тревожным сном.
Снились мне пустые здания, меж которых выл ветер, путаясь среди бетонных ребер, лишённых плоти стекла и пластика. Асфальт покрывал мусор, когда-то бывший мебелью и бытовыми приборами, и трещины шириной метров пять. В тех трещинах было темно и не было дна… Ветер нёс облака пепла, жирной копоти. Патрик шёл рядом, он сказал, что у нас нет шансов. И тут из развалин выскочили какие-то твари, с крыш поднялись в небо гарпии. И я, как идиот, начал горланить песенку из детского фильма…
А потом – хлоп! – я покупаю курицу-гриль неподалёку от клуба «Янтарь». Я вообще-то отравиться тухлым боюсь, а тут… Разворачиваю фольгу, а под ней – курица, конечно, но зачем она буро-зелёная?! И главное, внутри у неё что-то есть, шевелится. Поднимаю глаза на торговца-повара, – мол, что за дрянь ты мне втюхал?! – но того и след простыл, а курица как ударит меня клювом в вены на запястье, и хлыщет кровь, а я перехватываю рану другой рукой, зажимаю, и боль такая мерзкая, дёргает так…
– Батя, проснись! – Патрик настойчиво дёргал меня за руку, не девая досмотреть столь занимательный кошмар.
– Чего тебе, дружище?..
– У нас гости.
Гостем оказался Колобок, единолично угнавший тарантула. Его паук прошёл по следам своих сородичей аж до искомого небоскрёба. То есть это я круглого иномирца называл Колобком, а для своих, лагерных, он был Доктором. Вот почему Доктор-Колобок с нами не уехал – Крыса ему настрого запретил. Как я понял, розовая слизь Колобка была в
Так вот нынче трёхцентнерный одноглазый иномирец, покрытый хитиновой бронёй, почти что не сопливел слизью – то есть вид у него был пришибленный донельзя. При моём появлении он произвёл и уничтожил лишь один пузырь:
– Превед, кросавчег!
Ну, кто бы сомневался, что он так скажет, а только не я. Определённо Доктор-Колобок испытывает ко мне самые нежные чувства. Наверное, это должно льстить Максу Краю.
После того, как растолкали Голована, Колобок принялся активней надувать и лопать пузыри.
– Крысу убили, – без предисловий сообщил он. – Горло ему перерезали. И скаф не защитил.
Сонного Голована новость не впечатлила. Или же он умело сделал вид, что ему всё равно. Второе – вероятнее.
– Крысе – крысиная смерть, – глубокомысленно выдал Голован с отсутствующим выражением на широком лице под забралом и, чмокая толстыми губами, присосался с трубке с водой, сдобренной витаминами и стимуляторами.
– Угу, – хлопнув крохотный пузырчик, согласился с Голованом Колобок, он же Доктор. – Крысиная. Только вот…
Опустив единственный глаз, он замолчал.
И хоть мне не было дела до местных разборок между урками, которые никак не могут поделить власть в бараках, дабы жрать потом в три пайки, а всё-таки… Что-то в этой истории было не то и не так. Иначе с чего бы Доктор-Колобок выбрался из-за надёжных стен лагеря, дабы самостоятельно отправиться в путь по опасным территориям? Героем он не был уж точно. Так сильно хотел первым порадовать Голована хорошей новостью? Не верю. Мы ведь отправились делать серьёзное дело, в сравнение с которым всё прочее – суета сует бабочки-однодневки. И Колобок это знал. А значит…
– Говори, – хрипло выкашлял из себя Голован.
Колобок тут же выдул серию пузырей:
– Я труп осматривал. Дружки Крысы настояли – вот и осматривал.
Он опять замолчал.
– Говори! – опять велел Голован, на сей раз не выжидая ни секунды.
– Крыса мёртв уже около суток, – выдав это, Колобок осмелился взглянуть в глаза Головану. – Может, чуть больше. Но точно не меньше.
Голован крепко-крепко зажмурился, мотнул несуразно большой своей головой. Патрик выругался – я и не знал, что он так умеет – витиевато, образно. Сообразив, в чём причина столь бурной реакции сына, я обогатил его лексикон парочкой выражений, услыхав которые, даже уличная девка упала бы в обморок от смущения.
Крыса мёртв уже сутки.
А ведь мы с ним имели честь общаться всего-то несколько часов тому. Он что, хамил нам, уже будучи трупаком? И как я не высмотрел, что у него горло перерезано…
Я озвучил свои мысли вслух:
– Такие парни как Крыса, ну представители его расы, могут жить и разговаривать со вскрытой глоткой?
– Вот-вот, – сухо выкашлял Голован.
– Да уж, – хлопнул пузырь Колобок.
– А ты смог бы? – спросил у меня Патрик.
– Не знаю, сынок, не пробовал. Думаешь, стоит?