«Ящик Пандоры» для Наполеона
Шрифт:
Ящик Пандоры открыт. Чума в Египте
Генри Акронд с двумя своими помошниками, Масахом и Фрэнком Рандтом занимались странным делом, здесь, в египетской пустыне. Даже их проводник, нанятый за две гинеи, сидел в тени, раскинув свой необъятный плащ на забавные рогульки. И такая нелепая штука, на взгляд Генри, отлично спасала и от жары, и ночного холода.
Слуги же короля Британии, а скорее, сэра Акронда вовсю работали лопатами, разгребая могилы старого кладбища. И Фрэнк, и Масах, дышавшие как загнанные лошади, утирали пот с загорелых лиц, капавшим
Фрэнк был англичанином, попавшим под амнистию, объявленную королём тем из разбойников, кто пожелает служить в армии. Условия были простыми: полное прощение за пять лет службы. Неплохая сделка, как думалось мистеру Рандту поначалу. Но здесь,он начинал думать, что сильно обманулся.
Масах, этот копт являлся почти собственностью Генри. Тот выкупил сына Нила в тюрьме, уплатив этим долг несчастного в целых пять фунтов. Сколько это в пиастрах? Ну, порядка, шестидесяти, больших серебряных монет.
Так что оба работника были обязаны долговязому и тощему предводителю, изучавшему сейчас карту местности, этого далёкого и жаркого Египта, столь далекого от Англии.
Нет, конечно, по местным понятиям было холодно, ведь сейчас февраль месяц, время, когда даже европейцу в Египте не так плохо. Ночью же приходилось кутаться от холода в два одеяла, а то и в три.
– Ну что, эффенди? Нашли свои сокровища? – спросил проводник.
– Мы уже близко к цели, Азим! – стараясь говорить веселее, ответил Акронд
– Я был честен с вами, не пора ли расплатиться? – неуверенно напомнил о деньгах араб.
– Вот, третья часть, – и англичанин вложил в загорелую руку проводника гинею.
Араб старался сдерживать чувства, не подобает настоящему мужчине бурно выражать восторг. Но его выдавали глаза, блестевшие подобно луне в безоблачную ночь.
Генри вернулся к своим, нельзя было рисковать, оставляя работников наедине с ямой с сокровищами. Только всё выглядело не совсем так, как думалось Фрэнку Рандту и Масаху. Здесь находился не саркофаг, раскрашенный яркими красками, которых они видели множество на рынке в Каире, а лежали тела людей, один мёртвый на другом, со страшными язвами на шеях. Оба гробокопателя в испуге выскочили из раскопа. Акронд же невозмутимо смотрел на находку, и радостно потирал ладони. Они проверили пару мест, всё неудачно. И только сейчас им улыбнулась удача.
– Уксус, – произнёс он, – руки вымойте уксусом, свои накидки сожгите, и опять вымойте руки. И принесите мой балахон.
Работники бегом кинулись к палаткам, в яме, поодаль от лагеря запылал огонь, где без сожаления были сожжены одежды из грубого полотна. Из бутыли полилась остро пахнущая жидкость, которой оба мужчины с наслаждением отмыли руки. Затем Фрэнк зашёл в палатку, из которой вытащил хитро сработанный ларец, и робу для их предводителя. Подумав, добавил к этому и кожаные перчатки, доходившие до локтя, и с таким скарбом отправился к краю старой могилы.
– Спасибо, мистер Рандт, – ответил господин, и быстро обрядился в этот наряд, не забыв закрыть рот и нос плотной повязкой, и закрыв глаза очками с кожаными накладками.
Чутким пальцам было непросто в кожаных перчатках, но рисковать было нельзя. Фрэнк открыл ларец, и оставил Генри в одиночестве, среди мертвецов. Но умершие не смущали врача, окончившего Вестминстерскую
Правда, и мертвецы здесь были больше похожи на ссохшиеся куклы, без особых признаков разложения. Привычным уже ножом принялся срезать с мёртвых куски одежды, затем, подумав, вскрыл и язвы, для верности нанес субстанцию на зараженную ткань. Затем, осторожно выкладывал находки внутрь ларца, не касаясь ни крышки, ни края этого нового вместилища смерти… Он не торопился, и старался всё делать осмысленно. Дышалось плохо, он потел, и сильно вымотался. Страха не было, по крайней мере, пока.
Но вот, дело было сделано, и сэр Акронд лично засыпал яму. Отошёл подальше, и только тогда позвал помощь.
– Масах! Ополосни ларец уксусом! – крикнул Генри.
Сэр Генри Акронд вспоминал тот разговор с лордом канцлером, который и сейчас звенел в его ушах:
« Понимаете сэр, невозможно вести войну в белых перчатках. Мы должны просто победить Наполеона, а мы имеем такую слабую сухопутную армию. Да мы просто не можем себе её позволить, все средства уходят на флот. И, если вы сможете организовать чуму в египетской армии Бонапарта, вы спасёте наши колонии, а значит, и наше благосостояние. Ведь без заморских территорий Британия раньше была очень бедной страной, в которой ничего не имелось, кроме олова. И потеря нами прекрасной Индии, к чему стремится Наполеон, чтобы захватить эту землю, гибельно скажется на сульбе нашего королевства. Я виду, вы смущены, и считаете это не благопристойным. Но, в Американских колониях при помощи оспенных одеял, удалось сокрушить силу могучих индейских племён, способных просто уничтожить поселенцев. Вспомните и неудачу русской царицы Екатерины на Балканах, когда её полководцам помешала чума, по воле Разума. Но, веление Разума исполнили мы, британцы, и смогли распространить эту заразу. Русская армия ушла, болезнь докатилась до Москвы. И все! Победа превратилась в незначительный успех! Так что вся Британия рассчитывает на вас»
Сейчас врач даже не помнил, что ответил на эти слова, или постарался забыть. Но если он здесь, в египетской пустыне, и творит всё это, видимо, он согласился. Он не смог отказаться.
Приказ был выполнен полностью. Акронд же снял с себя заражённую одежду, сжег её, и также обтёрся уксусом. Пахло от него теперь немилосердно, но приходилось терпеть, ведь всё равно не было выбора.
***
Мулы не спеша семенили по пустынной, каменистой дороге. И хотя их спины были отягощены грузом и незнакомцами, купившими их на торге, всё же животные по-своему были этому рады. Вместо прелого сена им сегодня перепал ячмень, и животы больше не сводило от голода.
– Беги быстрее, красавец! – сказал по- коптски олин из незнакомцев, погладив большую голову своего мула.
– Думаешь, он понимает по -коптски? Мы же купили его у арабов? – спросил один из путников другого.
– Каждая божья тварь понимает доброту, – изрёк первый.
Третий же, болезненно худой человек, только поглядел на обоих глубоко посаженными голубыми глазами. Он ничего пока не говорил, не вмешиваясь в разговор, будто впитывая в себя произнесённые слова. Дорога вилась и вилась между гор и холмов.