Ястребы востока
Шрифт:
Царь и его вельможи изумились странной огранке камня. А Нака, близкий к смерти из-за огромной глубины, на которую он спустился, задыхаясь, поведал им о безмолвном, украшенном водорослями городе из мрамора и ляпис-лазури глубоко на дне океана, и об исполинской мумии короля на нефритовом троне, из чьей мертвой когтистой руки Нака и вырвал этот рубин. А потом кровь хлынула изо рта и ушей ныряльщика, и он умер.
Вельможи Валтасара молили его бросить камень назад в море, поскольку было очевидно, что сокровище это принадлежит джинну морскому, но король, заглянув в темно-красные глубины камня, словно обезумел, и отрицательно покачал головой. А зло вскоре предъявило
И кровь всегда на нем была. Когда Кир пал на берегу Яксарты, скифская королева Томирис захватила камень, и некоторое время он мерцал на ее обнаженной груди. Но она была ограблена мятежным генералом. В сражении против персов он пал, и рубин попал в руки Камбиса, который привез его в Египет, где его украл жрец богини Баст. Нумидийский наемник убил жреца, и окольными путями камень вновь вернулся в Персию. Он сверкал в короне Ксеркса, когда тот наблюдал гибель своей армии у Саламина.
Александр снял его с трупа Дария, и он воссиял на латах Македонского, освещая ему дорогу в Индию. Но в битве на реке Инд случайный удар меча сорвал камень с нагрудника Александра, и на столетия рубин Кровь Валтасара пропал из поля зрения. Где-то далеко на востоке его блики нет-нет да вспыхивали в потоке крови и насилия, когда мужчины убивали мужчин и насиловали женщин ради него. Из-за него, как и в старину, женщины отказывались от своей чести, мужчины от своей жизни, а цари от своих корон.
Но в конце концов его путь вновь повернул на запад, и я снял его с трупа туркменского вождя, которого убил во время дальнего набега на восток. Как он заполучил его, я не знаю. Но теперь он мой!
Скол был пьян, его глаза сверкали с нечеловеческой страстью. Все больше и больше он походил на отвратительную хищную птицу.
– Он и гарантирует мне могущество. Люди приходят ко мне из дворцов и лачуг, и каждый надеется завладеть Кровью Валтасара. Я стравливаю их друг с другом. Если кто-то убьет меня из-за камня, остальные тотчас разрежут его на куски, чтобы забрать рубин себе. Они сомневаются друг в друге настолько, что не способны объединиться против меня. Да и кто захочет делить камень с другими?
Он налил себе вина нетвердой рукой.
– Я – Скол Мясник! – хвастался он. – Князь по моему собственному праву! Я могущественнее и хитрее, чем простые люди способны вообразить. Я – самый грозный из вождей Таврских гор, я, который был лишь грязью под человеческими ногами, отвергнутый и презренный сын благородного персидского отступника и рабыни-черкешенки.
Ба – эти дураки, что строят заговор против меня, – венецианец, Кай Шах, Муса бин Дауд и Кадра Мухаммад – и против них я настроил этого головореза Надира Туса и Коджара Мирзу. Перс и курд ненавидят меня и ди Строццу, но друг друга они ненавидят еще сильнее. А Шалмар Кхор ненавидит их всех.
– А что Шозев Эль Мекру? – Кормаку не по силам оказалось произнести имя Иосиф по-арабски – Юсеф, и он перевел его на кельтский.
– Кто знает, что на уме у араба? – прорычал Скол. – Но ты можешь быть уверен, что он настоящий шакал, как и все в его роду. Он будет смотреть, как развиваются события, присоединится к более сильной стороне, а потом предаст и победителей.
– Но мне все равно! – вдруг взревел разбойник. – Я – Скол Мясник! Глубоко в безднах Крови я видел смутные, чудовищные образы и читал темные тайны! Да – во снах я слышу шепот мертвеца, короля-получеловека, у которого давным-давно ныряльщик Нака отобрал камень. Кровь! Вот чего жаждет этот рубин! Кровь следует за ним; кровь притягивается к нему! Не голову Кира королева Томирис окунула в сосуд с теплой кровью, как гласят легенды, но камень, который она забрала у мертвого царя! Тот, кто носит его, должен утолять его жажду, или камень выпьет кровь своего владельца! Да, сердца многих королей и королев напитали его малиновую тень!
И я утолял его жажду! У Баб-эль-Шайтана есть тайны, о которых никто не знает, кроме меня. Меня и Абдуллы, чей отсохший язык никогда поведает о том, что видели его глаза, и том, что слышали его уши в черноте под замком, когда над горами властвует полночь. Потому что я сумел прорваться в коридоры, запечатанные теми арабами, которые перестраивали замок, коридоры, о которых ничего не знали турки, что пришли вслед за арабами.
Он замолчал, словно задумавшись, не сказал ли он лишнего. Но малиновые видения вновь принялись плести свои безумные узоры.
– Тебя не удивляет, что здесь нет женщин? А, между тем, сотни прекрасных девушек прошли через врата Баб-эль-Шайтана. Где они сейчас? Ха-ха-ха! – гигант вдруг разразился ужасным хохотом, громом раскатившимся по комнате.
– Многие приходили, чтобы утолить жажду рубина, – сказал Скол, взяв еще один кувшин вина, – или стать невестами мертвых, наложницами древних демонов гор и пустынь, которые берут прекрасных женщин только во время их предсмертной агонии. А некоторые просто наскучили мне и моим воинам, и были брошены стервятникам.
Кормак сидел, подперев подбородок кулаком, его темные брови хмурились от отвращения.
– Ха! – засмеялся разбойник. – Тебе не смешно? Не слишком ли ты тонкокож, лорд франк? Я слышал твои речи – ты говоришь, как отчаянный человек. Погоди, пока ты поездишь со мной в течение нескольких лун! Не просто так меня прозвали Мясником! Однажды я построил пирамиду из черепов! Я резал шеи старикам и старухам, я вышибал мозги младенцам, я вспарывал брюхо женщинам, сжигал детей живьем и десятками сажал их на заостренные колья! Налей мне вина, франк.
– Сам наливай свое проклятое вино, – прогремел Кормак, губы его угрожающе скривились.
– Другому это стоило бы головы, – сказал Скол, потянувшись за кубком. – Ты грубишь своему хозяину, человеку, которому приехал служить. Берегись – не зли меня. – Он вновь разразился своим ужасным смехом.
– Эти стены эхом отражали крики ужасной агонии! – его глаза вспыхнули азартным и безумным. – Этими руками я потрошил мужчин, вырывал языки детям и выкручивал глазные яблоки у девушек – вот так!
Скол пронзительно завопил, одновременно хохоча сумасшедшим смехом, и его огромная рука ударила Кормака в лицо. Норманн выругался, поймал великана за запястье, так что кости затрещали в его железном захвате. Жестко выкрутив руку вниз и в сторону с такой силой, что чуть не оторвал ее, Кормак швырнул Скола обратно на тахту.
– Прибереги свои фантазии для рабов, пьяный дурак, – прохрипел норманн.
Скол развалился на тахте, ухмыляясь, как идиотичный людоед, и пытаясь заставить работать свои пальцы, онемевшие от стальной хватки Кормака. Норманн встал и вышел из комнаты, преисполненный отвращения. Обернувшись в последний раз, он увидел, как Скол неуклюже потянулся одной рукой за кувшином вина. В другой руке он по-прежнему сжимал Кровь Валтасара, который разливал по комнате зловещий свет.