Явившийся в пламени
Шрифт:
Телларин и Аваллес попятились от костра с глазами, полными страха. Аваллес осенил себя знаком Древа.
Мой отчим, глядя на разинутый рот и слепые глаза человека в пламени, сказал Валаде:
— Почему он ничего не говорит нам? Сделай что-нибудь! Она рассмеялась своим резким смехом.
— Ты хотел встретиться с одним из ситхов, Сулис, — с одним из Мирных. Хотел найти дверь — но некоторые двери открываются не в другое место, а в другое время. Черное Пламя отыскало тебе одного из Мирных во время сна. Он спит, но услышит тебя даже через века. Поговори же с ним! Я исполнила то, что обещала.
Сулис, явно потрясенный, крикнул человеку
— Эй! Ты меня понимаешь?
Тот снова передернулся, но его темные невидящие глаза обратились на моего отчима.
— Кто здесь? — спросил он, и я услышала его не ушами, а где-то внутри головы. — Кто идет по Дороге Снов? — Призрак поднял руку, словно хотел коснуться нас через года, и удивление на миг согнало страдание с его странного лица. — Вы смертные? Но зачем вы пришли ко мне? Зачем беспокоите сон Хакатри из дома Танцоров?
— Я Сулис. — Голос у отчима дрожал, словно у древнего старца. — Некоторые называют меня «Отступник». Я рискнул всем, что имею, и провел годы в ученых трудах ради того, чтобы задать вопрос, на который только Мирные могут ответить. Ты поможешь мне?
Человек в огне, казалось, его не слушал. Его рот снова искривился, и на сей раз крик, полный боли, был подавлен. Я хотела зажать уши, но крик звучал у меня в голове.
— Жжет! — простонал горящий. — Кровь червя до сих пор жжет меня — даже когда я сплю. Даже когда иду по Дороге Снов!
— Червя? — опешил отчим. — Уж не дракона ли? О чем ты говоришь?
— Он был как большая черная змея, — простонал Хакатри. — Мы с братом гнали его до самого логова, и сразились с ним, и убили его, но его едкая кровь брызнула на меня, и мне больше не знать покоя. Что за боль, клянусь Садами! — Он захлебнулся и умолк. Потом заговорил опять, и это было как песня:
— Мы оба рубили его мечами, но моему брату Инелюки посчастливилось. Он избежал страшного ожога. Черна, черна была она, эта кровь, и горячее, чем пламя Творения! Боюсь, что даже смерть не облегчит этих мук…
— Замолчи! — в ярости и отчаянии вскричал Сулис. — Ведьма, что пользы в твоем колдовстве? Почему он меня не слышит?
— Мое колдовство открыло дверь, только и всего. Хакатри, быть может, пришел к этой двери потому, что кровь дракона жжет его — ничто в мире не сравнится с кровью этих больших змеев. Его раны, должно быть, всегда держат его поблизости от Дороги Снов. Задай ему свой вопрос, наббаниец. Он так же способен ответить на него, как всякий другой из бессмертных.
И тогда я почувствовала, что тайна, приведшая нас всех сюда, держит нас в своих тисках. Я затаила дыхание, разрываясь между ужасом, который выл как зимний ветер у меня в голове, побуждая меня бросить Телларина и бежать, и жгучим любопытством, вопрошающим, что же подвигло моего отчима устроить эту невероятную встречу.
Сулис опустил голову, как будто и теперь, когда время пришло, не знал, что сказать, — и заговорил, сперва нерешительно, но постепенно обретая твердость:
— Наша Церковь учит нас, что Бог явился в мир в образе Узиреса Эдона, который сотворил множество чудес и исцелял больных и увечных, пока император Крексис не велел повесить его на Древе Казни. Известно ли тебе это, Хакатри?
Глаза человека в огне снова обратились к Сулису. Хакатри не отвечал, но казалось, что он слушает.
— Элдон-Искупитель обещал нам, что все ныне живущие встретятся вновь и смерти не будет. Доказательством этому служит то, что он, Бог, воплотился в мире людей и чудеса, которые он совершал. Но я много читал о твоем народе, Хакатри. Все чудеса, совершенные Узиресом Эдоном, мог бы совершить любой из вас, ситхов, или даже любой из полубессмертных существ. — Улыбка Сулиса напоминала оскал черепа. — Даже самые яростные мои противники из числа служителей Церкви согласны с тем, что отцом Узиреса был не человек.
Сулис снова понурил голову, то ли собираясь с силами, то ли подыскивая слова. Я глотнул воздуха, вспомнив, что надо дышать. Страх на лицах Аваллеса и Телларина смешивался с изумлением, лицо Валады скрывала тень.
— Обеих моих жен унесла безвременная смерть, — продолжал отчим. — Первая жена успела подарить мне сына, чудесного мальчика по имени Сареллис, — и он тоже умер, крича от боли, потому что наступил на гвоздь от подковы — на гвоздь! — и подхватил смертельную заразу. Молодых людей, которыми я командовал, убивали сотнями и тысячами, их тела громоздились на поле боя, как груды саранчи, — и все это из-за какого-то клочка земли или из-за чьих-то обидных слов. Мои родители тоже умерли, и между нами осталось так много невысказанного. Всех, кого я искренне любил, отняла у меня смерть.
Его хриплый голос обрел тревожную силу — казалось, он способен сокрушить стены самого Небесного Града.
— Церковь велит мне верить, что я встречусь с ними вновь. Мне говорят: «Взгляни на дела Господа нашего Узиреса и утешься, ибо он пришел доказать нам, что смерть не страшна». Но я не могу быть уверен — я не могу верить просто так! Права ли Церковь? Увижу ли я вновь тех, кого люблю? Будем ли все мы жить вечно? Отцы Церкви объявили меня еретиком и отступником за то, что я сомневался в божественном происхождении Эдона, но я должен знать! Скажи, Хакатри, — не из ваших ли был Узирес? Или сказка о том, что он Бог, придумана лишь для того, чтобы мы оставались счастливыми, а священники богатели? — Сулис сморгнул слезы, и лицо его исказилось от ярости и боли. — Даже если Бог приговорит меня за это к мукам ада, я должен знать: правду говорит наша вера или ложь?
Сулиса сотрясала такая дрожь, что ему пришлось отступить от огня, и он едва не упал. Никто не шелохнулся, кроме человека в огне, который проводил Сулиса своим пустым темным взором.
Я поняла, что тоже плачу, и тихо вытерла слезы. Страдания отчима были мне как нож острый, но этому сопутствовал гнев. И это все? Значит, вот для чего он бросил мою мать в одиночестве, а теперь губит собственную жизнь? Чтобы познать непознаваемое?
Долгое время все молчали, словно камни вокруг нас, и наконец Хакатри произнес:
— Вы, смертные, вечно мучите себя попусту. — Он моргнул, и лицо его при этом стало таким странным, что я отвернулась и не сразу вникла в смысл его слов. — А пуще всего вы мучитесь, когда задаете себе вопросы, на которые ответа нет.
— Как так — нет? — все еще дрожа, вставил Сулис. — Как это возможно?
Человек в огне вскинул свои длиннопалые руки — жестом умиротворения, как я догадывалась.
— Возможно. Дела смертных неведомы зидайям — ведь и вы ничего не можете знать о наших Садах и о том, куда мы уходим, когда покидаем это место. Послушай меня, смертный. Даже если ваш мессия в самом деле был из Детей Рассвета, почему это не могло произойти по воле вашего Бога? И разве это делает слова вашего Спасителя менее правдивыми? — Хакатри покачал головой с чуждой, нечеловеческой грацией озерной птицы.