Явление хозяев
Шрифт:
Хотя – на арене ей все равно пришлось побывать…
Она постоянно пребывала рядом с Петиной. При ее физической силе она легко могла бы разделаться с Петиной и бежать. Далеко не всех беглых рабов – и даже рабынь – удается схватить. Она этого не сделала.
Потому, что Сальвидиен напрасно подозревает ее? Или, потому что вовсе не хотела убегать?
Вириат.
«Мы уже давно любим друг друга».
Он говорил это с такой уверенностью… а ведь если это правда, значит, на протяжении предшествующего года они встречались… может быть у них были какие-то тайные знаки, письма.
Знаки… Внезапно, с отчетливой ясностью Сальвидиену привиделся камешек, который он держал на ладони. Тот, где были нацарапаны какие-то закорючки. Петина любила водить гостей к арене. Камень среди камней – что может быть естественней? Это не записка. Просто камешек, каких на дорожке полно. И так легко, прежде, чем положить его между плит, нацарапать потом условный знак.
Прямо под носом у Петины. И неважно, кто это придумал – Гедда или Вириат – который отрицал, что варвары глупы. Во всяком случае, все варвары.
На камне были проведены три линии. Гедда должна была провести в Гортинах три дня. Есть ли какая-либо связь?
И где был сам Вириат в эти дни?
Неизвестно. Известно лишь, что в городе его не было.
После гибели Петины к нему посылали, так же, как и к Сальвидиену – но слуги сказали, что хозяин уехал из Ареты.
Что, если сложить два и два?
Может быть, стоит съездить в Гортины, допросить рабов, управляющего? Этот Алким произвел впечатление человека пронырливого и не слишком храброго. Если он что-то видел, язык за зубами держать не будет.
А что, если она на это и рассчитывала?
Сальвидиен нужен был ей как свидетель того, что она уговаривала госпожу послушаться и не ходить на арену. А Вириат должен подтвердить, что все последующие дни она не отлучалась из Гортин. И он подтвердит. Какой свидетель – не раб купленный, не арендатор, а офицер имперской армии!
Неужели эта женщина предусмотрела все? Такого не бывает. Как бы тщательно не было продумано преступление, умный юрист всегда найдет, где преступник забылся или совершил ошибку.
Если оно было, это преступление.
Сальвидиен сознавал, что не может оставаться в области гаданий. Пусть это принесет ему одни неприятности. Он не Луркон, предпочитающий правду, которая была ему выгодна. Луркон прекратил дознание. Сальвидиен проведет его сам и узнает, была ли смерть Петины следствием злого умысла, или несчастного случая. И с холодной дрожью ощутил, что не знает, какая возможность для него предпочтительней – трагическая нелепица случая или преступление, которое, как бы ни было ужасно, свидетельствовало, что в нашей проклятой жизни есть какая-то логика.
Он забарабанил в дверь, почти ожидая услышать собачий лай. Но не услышал даже шагов. Впрочем, возможно, cтук заглушил их. Сальвидиен снова ударил бронзовым кольцом о дверь и отчетливо произнес :
– Эй, привратник! Передай своей хозяйке, то здесь Сальвидиен Басс, которого она знает. И что я здесь с дозволения благородного Вириата.
Прошло еще несколько тягучих мгновений, в течение которых Сальвидиен чувствовал себя чрезвычайно глупо, после чего дверь беззвучно – видно, петли были очень хорошо смазаны, приотворилась. Ступив на дорожку, присыпаную крупным речным песком, Сальвидиен обратился к открывшей ему привратнице.
– Я хотел бы повидать Гедду-вольноотпущенницу. Насклько мне известно, она живет в этом доме.
– Я внимательно слушаю тебя, почтеннейший Сальвидиен, – спокойно ответила она.
Он не узнал ее, хотя расстояние между ними не превышало пяти шагов, настолько она изменилась. На ней было длинное скромное платье из тонкого льна и такое же покрывало бирюзового цвета. Волосы, несколько отросшие, были разобраны на пробор и сколоты на затылке, что придавало ей совершенно иной облик. Вместо амазонки – почтенная хозяйка дома. Не хватало только прялки в руках. Хотя, кто ее знает, может она отложила прялку, когда пошла открывать дверь.
– Здравствуй, Гедда.
– И тебе желаю здравствовать и радоваться.
– Ты одна здесь?
– Вириат будет позже.
– Я не это хотел спросить. Живет ли в доме еще кто-нибудь?
– Нет.
– Не слишком разумно в наше время…
– Я слишком недавно вышла из рабства, чтобы самой обзаводиться прислугой.
Ее самообладание подействовало на Сальвидиена отрезвляюще. Даже если эта женщина виновна, она так просто не признается. Нужно отвлечь ее внимание, добиться доверия… Только так и удастся ответить на свой вопрос. Впрочем, первый вопрос задала она.
– Какое дело привело тебя ко мне?
– Просто я пришел с визитом, – он принужденно улыбнулся. – Видишь ли, я был очень обеспокоен, когда ты пропала. Но потом я встретился с Вириатом, и он рассказал мне о тебе.
– Вот как, – она вежливо склонила голову. – Весьма лестно, что моя судьба беспокоит благородного человека.
Как ни силился Сальвидиен, он не мог уловить в ее голосе ни тени издевки.
– Не оскорбит ли тебя, – продолжала Гедда, – если я вынесу угощение на террасу? Дом этот вполне удобен, но до крайности тесен.
Сальвидиен выразил согласие, и Гедда, проводив его на террасу, ушла в дом. Терраса выходила в сад, сильно запущенный, с точки зрения Сальвидиена. Именно тут становилось заметно, что это временное жилище, и ни за деревьями, ни за грядками с цветами никто не следит. Или следит недостаточно, не подстригает и не придает форму. Сама терраса была устлана плотным ковром, поверх которого, по восточному обычаю, было брошено несколько подушек. Сальвидиен уселся, облокотившись на одну из них. Зрелище дичающего сада раздражало его, и он повернулся к дому. Оттуда появилась Гедда с подносом в руках. Угощение, которое она вынесла, было не слишком обильным, но вполне изысканным. Холодный язык, копченый угорь, белые хлебцы, груши, виноград, нарезанная ломтями дыня, густое золотистое вино – в отдельном кувшинчике из простого стекла была вода, чтобы, как подобает цивилизованным людям, разбавлять вина, остальная же посуда была из цветного стекла, возможно, купленного у Тимофана. А может, у его конкурента.