Явление тайны
Шрифт:
Джо-Бет проснулась от зубной боли. Она потрогала щеку. Щека опухла, будто ее ударили. Джо-Бет встала и поплелась в ванную. Прежде запертая, дверь спальни Томми-Рэя была распахнута. Возможно, он спал у себя, но Джо-Бет его не увидела. Занавески опущены, свет выключен.
Быстро взглянув на себя в зеркало, она поняла, что лицо опухло от слез, никакого синяка нет. Тем не менее, давившая изнутри боль не стихала и расползлась от челюсти к основанию черепа. Никогда с Джо-Бет не случалось ничего подобного. Боль была не постоянной, а ритмично пульсирующей, но пульсировала
– Стоп, – пробормотала девушка, стискивая зубы, чтобы прекратить звучание этой перкуссии. Но контролировать ее оказалось невозможно. Боль усилилась, словно пыталась выгнать из головы все мысли.
В отчаянии Джо-Бет вдруг осознала: что для того, чтобы справиться с этой пульсацией, возникавшей из ночной тьмы, она пытается представить себе Хови, его свет и его улыбку. Образ был запретный – ведь она пообещала матери не вспоминать о Хови. Но он был единственным оружием Джо-Бет. Если не сопротивляться, этот ритм вытеснит ее мысли, заставит двигаться в такт и подчинит себе.
«Хови…»
Он улыбнулся. Ухватившись за это светлое воспоминание, Джо-Бет нагнулась над раковиной и плеснула себе в лицо холодной водой. Вода и воспоминание о юноше немного помогли. Шатаясь, она вышла из ванной и заглянула в комнату Томми-Рэя. Наверняка болезнь, как бы она ни называлась, одолела и его. С раннего детства они болели одновременно. Может быть, брат на этот раз подхватил инфекцию первым, чем и объясняется его странное поведение у молла. Мысль ее обнадежила. Если Томми-Рэй болен, его можно вылечить. Можно вылечить их обоих.
Она утвердилась в своих подозрениях, когда вошла в комнату. Там пахло болезнью, было невыносимо жарко и душно.
– Томми-Рэй? Ты здесь?
Она шире открыла дверь, чтобы впустить в комнату из коридора побольше света. Комната оказалась пустой. Постель скомкана, ковер съехал в сторону, будто на нем танцевали тарантеллу. Джо-Бет подошла к окну, чтобы открыть его, но успела лишь раздвинуть занавески. От зрелища, представшего ее взору, она со всех ног бросилась вниз, выкрикивая имя брата. При свете, падавшем из открытой двери кухни, она увидела: Томми-Рэй идет через двор, шатаясь и волоча за собой джинсы.
Заросли в дальнем конце сада шевелились, но шевелил их не только ветер.
– Сын мой, – произнес человек, стоявший в зарослях. – Наконец-то мы встретились.
Томми-Рэй не мог ясно разглядеть того, кто его звал, но, без сомнения, там был человек. В его присутствии пульсация в голове стала тише.
– Подойди ближе, – велел человек.
Голос его был слишком ласковым для чужого, а желание оставаться в тени слишком странным. «Сын мой» – что он имеет в виду, ведь это не в прямом смысле так? Или в прямом? А если в прямом, то хорошо ли это? Томми-Рэй давно оставил надежду увидеть отца. В раннем детстве, наглотавшись насмешек, он мог сидеть часами и воображать отцовский образ, а сейчас вдруг обрел его – отец вызвал сына кодом, известным лишь им одним. Да, это хорошо, очень хорошо!
– Где моя дочь! – спросил человек. – Где Джо-Бет?
– Кажется, она дома.
– Приведи ее ко мне.
– Через пару минут.
– Немедленно!
– Сначала я хочу увидеть тебя. Мне нужно убедиться, что это не розыгрыш.
Незнакомец
– Узнаю свою кровь. Меня тоже не раз разыгрывали. Но от этого мы стали только осторожнее, верно?
– Верно.
– Конечно, ты должен увидеть меня, – сказал человек, выходя из-за деревьев. – Я твой отец. Меня зовут Яфф.
Уже спустившись с лестницы, Джо-Бет услышала, что мать звала ее из своей комнаты.
– Джо-Бет? Что происходит?
– Все в порядке, мама.
– Иди сюда! Что-то страшное… во сне…
– Мама, подожди. Не вставай.
– Что-то страшное…
– Я сейчас. Не вставай.
Это был он, отец, во плоти. Томми-Рэй, столько раз во стольких обличьях представляя себе своего отца, едва осознавал, что у других детей есть второй родитель мужского пола, который знает все, что положено знать мужчине, и может научить этому сына. Иногда мальчик воображал, что он внебрачный сын кинозвезды: в один прекрасный день на их улице появится лимузин, оттуда с улыбкой выйдет знаменитый актер и скажет те слова, что только что произнес Яфф. Яфф оказался лучше любой кинозвезды. Внешность он имел вполне заурядную, но в нем было что-то сверхъестественное. Казалось, ему нет необходимости демонстрировать свою силу. Откуда пришла эта сила, Томми-Рэй еще не знал, но отчетливо видел ее.
– Я твой отец, – повторил Яфф. – Ты мне веришь? Конечно, он верил. Только дурак отказался бы от такого отца.
– Да. Я тебе верю, – сказал он.
– И ты будешь слушаться меня, как любящий сын?
– Да. Буду.
– Хорошо, – сказал Яфф. – Тогда иди и приведи мою дочь. Я звал ее, но она отказывается прийти. И ты знаешь почему…
– Нет.
– Подумай.
Томми-Рэй подумал, но с ходу ему ничего не пришло в голову.
– Мой враг, – сказал Яфф, – коснулся ее.
Катц, подумал Томми-Рэй, он имеет в виду этого ублюдка Катца.
– Я породил тебя и Джо-Бет, чтобы вы помогли мне. И мой враг сделал то же. Он тоже родил сына.
– Так твой враг не Катц? – спросил Томми-Рэй, пытаясь понять, что к чему. – Он сын твоего врага?
– И теперь он коснулся твоей сестры. Вот что не дает ей прийти ко мне. Его прикосновение отравило ее.
– Ничего, подожди немного.
С этими словами Томми-Рэй побежал к дому, радостно и беззаботно выкрикивая имя Джо-Бет.
Она услышала его голос и немного успокоилась. Не похоже, что ему плохо. Когда она вошла в кухню, он уже стоял в проеме двери на фоне двора, опираясь руками о дверной косяк, и улыбался. Мокрый от пота и почти обнаженный, он выглядел так, словно минуту назад вышел из моря.
– Там тако-ое!
– Где?
– Во дворе. Идем со мной.
Жилы его набухли, словно его распирало от гордости. Глаза подозрительно блестели, а улыбка усиливала подозрения.
– Я никуда не пойду, Томми, – сказала Джо-Бет.
– Зачем ты упрямишься? Если он тебя коснулся, это еще не значит, что ты ему принадлежишь.
– Ты о чем?
– О Катце. Я знаю, что он сделал. Не нужно стыдиться. Ты уже прощена. Но придется тебе выйти и лично принести извинения.
– Прощена? – переспросила она, повысив голос, и боль в черепе поднялась на новый уровень. – У тебя нет права меня прощать, придурок! Ты последний, кто…