Язычники
Шрифт:
33
Болезненный крик Фелисити разрывает грязный подвал, и каждый тихий всхлип и стон убивает меня. Считайте меня гребаной идиоткой, но как я могу затаить обиду на эту женщину, когда она в данный момент рожает ребенка Романа, того, кого он так отчаянно хотел, о ком он скорбит каждый чертов
Я крепко сжимаю прутья решетки, костяшки моих пальцев белеют, а колени дрожат от сильнейшего беспокойства.
— Ну же, девочка, — выдыхаю я, не уверенная, обращаюсь ли я к Фелисити или мысленно подбадриваю себя. — У тебя все получится.
— ТЫ КОГДА-НИБУДЬ ВЫТАЛКИВАЛА ГРЕБАНЫЙ АРБУЗ ИЗ СВОЕГО ВЛАГАЛИЩА? — рычит она. — НЕТ. Я так не думаю. У меня, блядь, ничего не получается. Я не могу этого сделать. Еще слишком рано. Он еще не готов. Срок едва достиг восьми месяцев.
Черт.
Моя хватка на металлическом пруте усиливается, и я дергаю его, отчаянно нуждаясь добраться до нее, как-то помочь или устроить ее поудобнее. В какое дерьмовое шоу меня втянули? У меня болит голова от удара Джованни, но сейчас это наименьшая из моих проблем. Я ни хрена не смыслю в родах, но я почти уверена, что если мама вся напряжена и паникует, это не может означать ничего хорошего для милого малыша, пытающегося выкарабкаться у нее между ног.
— Тебе нужно расслабиться, — говорю я ей, стараясь быть как можно более успокаивающей, но ужас в моем тоне слышится громко и ясно. — Делай медленные глубокие вдохи, как это делают в фильмах.
— Расслабиться? — визжит она. — Расслабиться? Как, черт возьми, ты ожидаешь, что я расслаблюсь? Я рожаю гребаного ребенка в… ААААААААААА. — Ее крики быстро переходят в тяжелые, болезненные рыдания, которые застревают у нее в горле. Схватка проходит, и она поднимает залитое слезами лицо, в глубине ее глаз — опустошение и ужас. — Какой в этом смысл? Я сейчас умру, — плачет она. — Он убьет меня в ту же секунду, как появится этот ребенок.
Я качаю головой, снова дергая за решетку.
— Нет, — выдыхаю я. — Он не сделает этого. Ты выберешься отсюда. Мы все выберемся.
Ариана усмехается из своей камеры на другом конце комнаты.
— Что за гребаная чушь. Мы все здесь умрем, и чем скорее ты это поймешь, тем лучше.
— Заткнись нахуй, ревнивая шлюха, — выплевываю я, посылая в ее сторону ядовитый взгляд только для того, чтобы увидеть, как она откинулась назад в своей камере. Она полностью разочаровалась в жизни. — Для протокола: Роман считает тебя отбросом, ничем иным, как шлюхой, которую можно передавать по кругу его братьям, а определенно не той, кого стоит держать рядом. Подумай об этом, он миллион раз выбирался из этого замка за последние десять лет, и ни разу он не пришел, чтобы спасти твою сучью задницу. Но ты права, ты умрешь здесь, внизу, но умрешь в одиночестве.
Поворачиваясь обратно к Фелисити, я нахожу ее в полном беспорядке.
— Не сдавайся. Сделай это для своего ребенка, — говорю я ей, желая, чтобы она держала себя в руках. — Просто подумай о том, как ты держишь его на руках в самый первый раз. Видишь его маленькое личико, слышишь эти тихие крики. Ты сможешь это сделать. Я знаю, что сможешь.
Фелисити тяжело сглатывает и снова выпрямляется, это движение заставляет ее застонать от боли.
—
Мои глаза расширяются от ужаса.
— Черт, ты уверена?
Она кивает, ее голова дергается от беспорядочных движений.
— Что? … что мне делать?
Я качаю головой, не имея ни малейшего гребаного понятия.
— Я… Я не знаю, — паникую я. — Ты чувствуешь его головку?
Я тяжело сглатываю, наблюдая, как она снова устраивается поудобнее, освобождая место для движения, когда опускает руку себе между ног.
— О, черт, — кричит она, всхлипывая от страха, когда ее глаза возвращаются к моим. — Я чувствую ее.
— Тогда, я думаю, пришло время тужиться.
Раздраженный стон Арианы разносится по подземелью, и я снова пытаюсь трясти прутья, ничего так не желая, как вырвать их прямо из бетона и швырнуть в нее в стиле пещерного человека. Возможно, один из них мог бы влететь прямо в ее большой рот и заткнуть ее навсегда.
Видя всепоглощающий страх и панику в глазах Фелисити, я быстро понимаю, что она ни за что на свете не справится с этим сама, и этот ребенок будет тем, кто пострадает от последствий. Кроме того, если бы Роман узнал, что я просто стояла здесь и смотрела на крушение поезда, в то время как Фелисити и его ребенок были в беде, он бы убил меня сам, и на этот раз он не будет валять дурака.
Все мое тело сотрясается, и во мне вспыхивает потребность оказаться там, но я, блядь, в ловушке, а Фелисити смотрит на меня своими большими голубыми глазами, умоляя унять боль. — ЭЙ, — кричу я, понятия не имея, какого черта я делаю. — ПОМОГИТЕ. НАМ НУЖНА ПОМОЩЬ ЗДЕСЬ, ВНИЗУ.
Ариана вскакивает на ноги, ее руки хватаются за решетку. — Какого хрена, по- твоему, ты делаешь? — она шипит, ее глаза расширились от страха, она едва может держаться на ногах. — Не приводи их сюда. Ты с ума сошла?
— Есть идеи получше? — Я набрасываюсь на нее в ответ.
Ариана усмехается, и мне хочется разорвать ей глотку. — Сука сама загнала себя в эту ситуацию, она сама может выпутаться.
— Блядь, — бормочу я себе под нос. — Клянусь Богом, если я когда-нибудь выберусь отсюда, я трахну тебя самым ужасным образом и мне это чертовски понравится.
— Оооо, — дразнится она. — Ты провела три секунды с этими братьями и вдруг думаешь, что стала крутой. Давай, испытай меня. Ты ни за что не выберешься из этой камеры. Мы обречены гнить, и это все твоя гребаная вина.
Я усмехаюсь. — Это ты здесь изменница, а не я, — напоминаю я ей, не отрывая взгляда от винтовой лестницы, желая, чтобы она открылась. — ЭЙ, — снова кричу я. — ТАЩИ СЮДА СВОЙ ГРЕБАНЫЙ КРЕВЕТОЧНЫЙ ЧЛЕН, ЧТОБЫ Я МОГЛА ВЫБИТЬ ВСЕ ДЕРЬМО ИЗ ТВОЕЙ ТУПОЙ ЗАДНИЦЫ, ТЫ, БОЛЬШАЯ ДЕРЬМОВАЯ, ВОНЮЧАЯ ВАФЛЯ, ЛЕНИВЫЙ ЖИРНЫЙ УБЛЮДОК.
Крик Фелисити разносится по подвалу, эхом проносясь по комнате и заставляя меня вздрогнуть, когда Ариана смеется. — Ты, блядь, сама напрашиваешься, тупая сука.
Старая деревянная дверь наверху лестницы с грохотом открывается, и я с ухмылкой оглядываюсь на Ариану. — Смотри и наблюдай, как это делается, — говорю я ей. — Но, чтобы внести ясность, я ухожу отсюда и забираю ее с собой, но ты, ты будешь гнить здесь, пока от тебя не останется ничего, кроме кучи костей, которые обглодают крысы.