Язычники
Шрифт:
Пещера в скале и костер у входа были видны издали. Что-то жарилось на костре, двигались женщины, бегали ребятишки. Старики, каждому лет под тридцать, сидели у огня, а мужички помоложе маячили неподалеку, опираясь на копья с каменными наконечниками. Я хорошо рассмотрел все это в бинокль, одновременно фиксируя виденное. Ну что сказать? Самый высокий — под метр семьдесят. А если среднего поставить возле капитана, то он будет последнему в пуп дышать. Крепкие, кривоногие, весьма волосатые, в длинных передниках. Почти все стояли на одной ноге, почесывая другую широкими ногтями. Ступни — дай Бог сорок восьмого размера. Босиком, но мозоли на подошвах непробиваемые. Головы и лица заросшие, от рождения не знали ни расчески, ни бритвы. Я долго лежал неподалеку, часовые сменились, устроились
Мужички подбежали не очень озабоченные, на меня уставились, на деву ноль внимания, полагаю, раньше на нее уже насмотрелись. Птеродактиль лежит, женщина, значит, лежит, а они на меня копья наставили. Нехорошо. Я им знаками показываю: птеродактиля я уложил, деву спас. Смотрят: следов насилия на ящере нет, и я, выходит, к этому не причастен, а насчет девы… стоило ли? Э, думаю, сейчас я вам покажу. Переключил джефердар на пробуждающую иглу, пальнул с грохотом и дымом — и ящер задвигался, защелкал зубами. Обо мне забыли, кинулись колоть животное копьями. Закололи и на меня с почтением поглядывать стали, ибо убить — ума не надо, а вот оживить…
А дева лежит, живая, но обездвиженная. Взяли ее на закорки, пошли в лагерь и меня пригласили.
Мое появление особенного переполоха не вызвало. Подходили, оглаживали скафандр, трогали вещи, не делая попыток присвоения. Я бы сказал, дружелюбно-равнодушные люди. Когда я пошел за оставленным рюкзаком, меня легко отпустили. Я принес барахлишко и решил пожить здесь немного. Тем более что спасенная дева пригласила меня осматривать пещеру.
Как они тут живут? — подумал я. Лежат охапки плохо просушенной травы, шкуры со свалявшейся шерстью, пахнет какой-то дрянью, сыро и гнусно. Чадят маленькие костры, не для обогрева, для освещения, ибо вход в пещеру — только одному протиснуться. И с потолка капает. Но, видимо, живут: заходили женщины, забегали пузатые детишки, подкладывали ветки в костерики, а у меня для них ничего с собой не было… Впрочем, в самые темные закоулки пещеры никто не заходил.
Когда кончили осмотр, снаружи меня уже ждали. Спасенная дева ушла к костру, сильно жестикулируя, что-то говорила, а вокруг сидели нимзияне-мужики, цокали языками, ахали в нужных местах и хлопали себя по животам. Спасенная буквально разорялась, тыча в меня растопыренной дланью. Видимо, совместный осмотр пещеры никак не улучшил ее характера. Женщины толпились в отдалении и, судя по их загнанному виду, были весьма далеки от мыслей об эмансипации. Ничего, подумал я, дождутся матриархата — свое возьмут. А спасенная корила мужиков, что они прошляпили птеродактиля, дескать, меньше в носу ковырять надо, а больше следить за небом и лесом. А то от этих мужиков никакого толку, а женщина и за детьми смотрит, и еду готовит, да еще в деле спасения должна полагаться на какого-то подозрительного типа, и откуда он
Они пасмурно поглядывали на меня, потом вождь (самый пузатый — всегда вождь) сделал попытку стянуть с меня куртку. Гм… Его так быстро вытащили из костра, что он по-настоящему и обгореть не успел, только задымилась шерсть в районе копчика. А я с корнем выдрал ближайшую осину или, может, местный дубок и издал вопль, усиленный мегафоном, тоже скрытым в воротнике. Вопль получился — ого! Они так и полегли, а в кустах кто-то охнул от неожиданности. Вообще, когда тайно сидишь в кустах, надо быть ко всему готовым. Спасенная дева иссякла. Все долго молчали, и тут включился мой кибертолмач, работающий также в диалоговом режиме.
— Если меня не трогать и не давить на самолюбие, то со мной можно ладить, — сказал я, и толмач перепел это тремя словами. — Птеродактиля и других кусачих я не боюсь. А вон там, в кустах, лежит зверюга, так это я ее уложил голосом…
А что? Объяснять им про звездолет, что я с другой планеты? Не поймут. При контактах контактирующий должен приспосабливаться к уровню контактируемого, а не переть на рожон со своей эрудицией. Говорить доступно, словно ты на ученом симпозиуме разъясняешь ведущим дубарям, чем шпонка от втулки отличается.
Я пошел в кусты, и, представьте, там, закатив глаза и крестом сложивши когтистые лапы, в глубоком обмороке лежал бычок. Его-то я и обозвал зверюгой. Покрытые толстой мозолистой кожей и редкой шерстью бока его слегка вздымались. Я смочил бычку ноздри жидкостью из фляги и оставил лежать. А аборигенам сказал, что это моя личная добыча, неприкосновенная для других. Если подумать, то действительно, он целый день втихую топал за мной, на что-то надеялся, чего-то хотел, а теперь я его отдам на съедение? Кто бы меня понял? Зато теперь не только капитан, теперь и я бычка удостоился.
У костра в кругу мужчин все еще сидела как равная спасенная мною дева, грызла лакомый кус и негромко шпыняла мужиков за отсутствие мужественности, за нерешительность, за неумение прижать к ногтю безволосого мозгляка в тонко выделанной шкуре. Это все мне на ухо наговорил толмач. Безволосый мозгляк — это, значит, я. Они отмалчивались. Вождь изредка потирал нижнюю часть поясницы, на коей созревал синий инфильтрат. Тут спасенная дева, сказав, что ее зовут Нуи, позвала меня осматривать пещеру. После осмотра я подсел к костру, отрезал самый смачный кус мяса, посолил и на кончике ножа в знак примирения протянул вождю. Вождь взял мясо, попробовал и расплылся в невозможной улыбке. Но мой нож ему еще больше понравился. Ладно, думаю, отдам, у меня запасной есть. Он так и впился в рукоятку двумя руками и сказал:
— Ешечит бзон усыгуса твенти!
Кибертолмач мне перевел: «О, великий воин, разлука с которым непереносима, красота которого неописуема, сила которого неодолима, а живот благоухает, который ногой может переломить хребет большого санрака, а криком через ноздрю сокрушить любого зверя и сразить неведомо как летучего рымла…»
Вот это да, подумал я, вот это язык. Всего четыре слова, а сколько смысла! И какого смысла!
Видимо, язык действительно емкий, ибо толмач просто изошел комплиментами: «О превосходный, о владелец большого мешка с добром, не считая круглой пустотелой палки, которая делает „бум“ и извергает огонь с дымом!»
— Снопа! — закончил вождь, а толмач после секундной заминки перевел: «Дай пострелять!»
— Скиса хи! — ни с того ни с сего ответил я. — Мазел са кропи!
Вождь потемнел лицом.
Я погладил воротник: — Как ты ему перевел?
— Сейчас разуюсь, — ответил Толмач.
— Им это непонятно, они обувь не носят.
— У меня глаз нету, я ориентировался на тональность беседы. А если так ставишь вопрос, то ищи синонимы сам.
Кибертолмач замолк. Известно, что автоматы создавались для дипломатических переговоров, отсюда и некая цветистость в выражениях. До сих пор нам это не мешало. И я решил терпеть.