Язык ада.
Шрифт:
— Почему все шепчутся за моей спиной? Думают, что мое выступление — это ярмарочный балаган, потому что я привез с собой пациента?! Легко говорить об отсутствующих — расписывать эффективные методы лечения, примененные к больным, которые находятся в тысяче километров отсюда. Девяносто процентов историй болезней, о которых я знаю, это — научная фантастика. Психиатрическая фантастика.
Наум ответил не сразу. Он смотрел на Бланеса, как если бы он не искал адекватный ответ, а с усилием вспоминал, кто его собеседник. Потом он сказал тихим голосом:
— Я читал ваши первые работы, доктор. В «Неврологии и переводе» есть очень смелые идеи, которые если и не были тщательно выверены, то заставляли задуматься. С того времени вы сохранили былую смелость, но где вдохновение? Вы подменили теорию зрелищем.
— А почему
— В науке концепция зрелища противоречит концепции достоинства.
— В медицине всегда было что-то от театра. Вспомните о публичных вскрытиях, которые проводились в анатомических театрах на глазах у публики, заплатившей за вход. Вспомните об истериях Шарко. [17] Сегодня единичные демонстрации процесса лечения — это епархия знахарей и святош. Медицина превратилась в безличную практику таинства. Вместо наших знаний мы выставляем напоказ наши инструменты. Но почему я, профессиональный врач, должен слушать критические замечания… — он умолк на мгновение, подбирая слово пооскорбительнее, — …какого-то лингвиста?
17
Шарко — французский врач (1825–1893), основатель одной из школ невропатологии; к числу его учеников относят Фрейда.
— Пойдемте в зал, доктор Бланес, — прервал его Кун. — Пора выступать.
Переводчики начали собираться в салоне «Княжество», где раньше мы еще не проводили своих заседаний. Наум задержал меня в холле.
— Я был участником стольких конгрессов, что уже перекрыл свою квоту ханжества. Пойдем выпьем кофе, вспомним старые времена, обменяемся домыслами и выдумками, вместо того чтобы выслушивать весь этот бред.
Я все-таки предпочел послушать выступление Бланеса.
Мигель не решался подняться на сцену, и врачу пришлось тащить его за руку. Представляя докладчика, Кун был исключительно тактичен, рассказал о трудах доктора, напомнив, что Бланес был одним из первых в стране врачей, кто изучал связь между заболеваниями мозга и переводческой работой; он умолчал о последних скандалах, закончившихся временной приостановкой членства Бланеса в Союзе невропатологов.
Мигель сосредоточенно рассматривал стол, стакан с водой, лица зрителей, дубовые паркетины пола.
— Я видел различные типы повреждений разума, — начал Бланес. — Я видел людей, которые теряли память, обоняние, восприятие своего тела, которые уже не могли разграничивать сон и бодрствование. В госпитале «Серебряное море» я пользовал одного больного, который, по его словам, слышал голос умершей жены. Я проверил его слух, воспринимавший эти несуществующие звуки. Я видел восемнадцатилетнего юношу, который пытался пройтись по стене, потому что был твердо уверен, что это пол. В одном приюте в пригороде Монтевидео старая учительница слышала звонок одного тона каждый раз, когда видела красный цвет, и звонок другого тона, когда она смотрела на что-то зеленое. Старый морской волк — девяностолетний итальянец — отказывался смотреть на падающие с деревьев листья, потому что на каждом из них видел лицо своего умершего товарища. Я имел дело со случаями исключительными, но ни один из них не сравнится с казусом Мигеля.
Его пациент рассматривал лица присутствующих — пристально и внимательно.
Мигель, объяснил Бланес, был рабочим на стройке. Семь лет назад во время одной демонстрации его ранили в голову, пуля поразила левое полушарие. Два месяца он провел в коме. Пришел в себя в состоянии полной афазии, [18] которая постепенно ослабевала — в течение последующих нескольких месяцев. Явно польщенный рассказом, Мигель, уже привыкший к тому, что история его болезни стала его биографией, внимательно слушал Бланеса.
18
Афазия — потеря речи в результате черепно-мозговой травмы.
— Сначала Мигель не мог вспомнить свой родной язык, но, выздоравливая, он приобретал сверхъестественные способности; он начал переводить с иностранных языков, которые никогда не изучал. То есть для него это
Мигель, универсальный переводчик, сделал легкое движение головой, подтверждая слова врача.
— Два года назад, — продолжал Бланес, — было опубликовано одно исследование о нонсенсе и бессмыслице, его автор привел средневековую легенду. Англичанин-путешественник шел по пляжу и вдруг увидел на берегу запутавшегося в водорослях утопленника, но утопленника живого. Утопленник сорвал с головы корону из кораллов, очистил глаза от водорослей и сказал: я пленник Посейдона. Я плыл на своем корабле, и водоворот увлек меня в пучину вместе со всеми моими спутниками. Посейдон согласился вернуть мне жизнь, только если я объясню ему, что означает слово Arlevein. И вы не знаете, что оно означает? — спросил путешественник. Нет, ответил утопленник; мы отплыли на моем корабле по приказу царя морей, чтобы разгадать эту тайну, поэтому мой корабль называется этим именем. Если ты мне не скажешь значения этого слова, сказал утопленник путешественнику, я увлеку тебя в глубины моря. Путешественник никогда не слышал этого слова, но должен выдать ответ, чтобы спастись. Здесь я оторвался от книги и спросил у Мигеля значение этого слова. И его ответ совпал с ответом из книги.
— И каким же был этот ответ? — спросил Кун.
— Путешественник сказал, что Arlevein означает бесконечные поиски смысла Слова. Мы не знаем, правда ли это, но по сюжету ответ спас англичанина. А теперь пусть скажет сам Мигель.
Мигель выпрямил спину и посмотрел вперед, приготовившись отвечать. От аудитории так и веяло скептицизмом, но зато никто не умирал от скуки, а такой, как Бланес, докладчик прекрасно знает, что недоверие — это лучше, чем скука. Намного лучше.
— Я попрошу вас написать на листочке бумаги любую фразу на любом языке и передать его мне, — сказал Бланес. — Я прочту ее вслух Мигелю, и он ее переведет.
Прошло несколько тягостных секунд. Кун, желая избежать неловкости, нацарапал что-то на квадратном листочке и передал его Бланесу. Доктор прочел:
Nel mezzo del cammin di nostra vita
Mi ritrovai per una selva oscura
Che la diritra via era smaritta [19]
Сюрприза не произошло. Чтобы понять эти стихи, не нужно было в совершенстве владеть итальянским. Мигель сделал приблизительный перевод, придав какой-то забавный смысл, который я не помню, слову smaritta. [20] Почувствовав, что напряжение спало, Бланес попросил прислать фразы на французском, немецком, японском… Тотчас же он получил еще один листок: «Objects in mirror are closer than they appear». Мигель без колебаний перевел:
19
Данте «Божественная комедия» Перевод М. Лозинского.
20
терять (ит.)
— Объекты, отраженные в зеркале, ближе, чем кажутся.
Веласкес, фиглярствуя, прочел стихотворение Бодлера, думаю, это была «Великанша». Бланес попросил письменный текст. Мигель заменил каждую стихотворную строчку на другую по своему вымыслу, время от времени находя правильные слова, но совпадения были не так интересны, как словесные универсумы, которые он создавал в неизвестных ему языках.
Его отказ признать, что он чего-то не понимает, оставлял горький привкус и отдавал бессмыслицей; понимать абсолютно все — это значит не понимать ничего. Чтобы избежать неловкости, во время пауз Мигель с наигранным равнодушием посматривал по сторонам; такой человек никогда не сможет осмыслить, что можно чего-либо не понимать.