Язык цветов
Шрифт:
В пустой цветочной лавке я чувствовала себя в безопасности; хотелось только спать. Дверь за спиной закрылась, и я осела на пол, прижавшись виском к кромке ведра. Только я нашла удобное положение, как из-за двери холодильника кто-то негромко позвал:
– Рената?
Я вскочила и, наскоро пригладив короткие волосы, вышла в подсобку, щурясь от яркого света.
У прилавка, облокотившись и нетерпеливо постукивая пальцами, стоял седой мужчина.
– Рената здесь? – спросил он, увидев меня.
Я покачала головой:
– Повезла
– Мне нужен букет. Зачем бы я еще сюда пришел? – Он обвел руками комнату, словно напоминая мне, чем, собственно, я занимаюсь. – Рената никогда не спрашивает, что мне нужно. Я розу от редиски не отличу.
– А по какому случаю? – спросила я.
– Шестнадцатилетие внучки. Она не хочет праздновать с нами, я-то знаю, но мать ее заставила. – Он взял розу из голубого ведерка, вдохнул аромат. – Я не слишком-то рад встрече с ней. Такая бука стала, наша внучка.
Я вспомнила, какие цветы у нас в холодильнике, окинула взглядом зал. Букет на день рождения для угрюмой девочки-подростка: просьба старика была головоломкой, задачей не из простых.
– Белые розы хороши для юной девушки, – сказала я. – И ландыши, как вы думаете? – Я потянула за длинный стебель, и колокольчики цвета слоновой кости закачались.
– Вам лучше знать, – сказал он.
Я сделала букет, завернула его в коричневую бумагу – я видела, что Рената так делает, – и вдруг ощутила радость и удовлетворение, как в то утро, когда мне исполнилось восемнадцать и я подсовывала георгины под двери своих соседок. Странное чувство – волнение от того, что есть секрет, известный лишь мне, и удовольствие от осознания собственной полезности. Оно было мне так незнакомо и так приятно, что мне вдруг захотелось рассказать старику о цветах, объяснить их скрытый смысл. Ведь скорее всего, подумала я, он не воспримет меня всерьез, а вернувшись домой, и вовсе забудет наш разговор.
– Знаете, – сказала я, пытаясь говорить обычным дружелюбным тоном, но чувствуя, как слова застревают в горле от переполнявших меня эмоций, – считается, что ландыш способен вернуть былое счастье.
Старик наморщил нос; на его лице появилась смесь недоверия и нетерпеливости.
– Это было бы чудо. – Он покачал головой. Я вручила ему букет. – Я, кажется, не слышал, как моя внучка смеется, с тех пор, как ей было двенадцать, и поверьте, мне этого очень не хватает.
Он потянулся за кошельком, но я жестом остановила его:
– Рената сказала, чтобы вы заплатили в следующий раз.
– Хорошо, – ответил он и повернулся к выходу. – Передайте, что Эрл заходил. Она знает, где меня искать. – Он хлопнул дверью, и цветочные головки задрожали.
К тому времени, как пришла Рената, я сделала букеты для полудюжины клиентов. На листочке был полный отчет: их имена, виды цветов и их количество. Быстро проглядев список, Рената кивнула, точно знала заранее, кто придет, пока ее не будет, и какие цветы попросит. Положив листок в кассу, она достала стопку двадцатидолларовых банкнот и отсчитала три штуки.
– Шестьдесят долларов за три часа, – сказала она. – Идет?
Я кивнула, но не двинулась с места. Рената подождала, вздохнула:
– Ты, верно, хочешь спросить, нужна ли мне твоя помощь в следующую субботу?
– Нужна?
– Да, в пять утра. И в воскресенье, – добавила она. – Не знаю, кому это пришло в голову жениться в воскресенье в ноябре, но мне ли жаловаться? В низкий сезон заказов обычно мало, а в этом году вздохнуть некогда.
– Тогда до следующей недели, – сказала я и тихо закрыла за собой дверь.
Теперь, когда в моем рюкзаке были деньги, город казался другим. Я зашагала вниз по холму, с интересом заглядывая в витрины, читая меню и присматриваясь к ценам на дешевые комнаты в мотелях к югу от Маркет. По пути я вспоминала свой первый рабочий день: тихая холодильная камера, полная цветов, почти пустая лавка, прямолинейная, бесстрастная хозяйка. Для меня эта работа была идеальной. Лишь одно доставило неудобство: короткий разговор с цветочником на рынке. Я решила, что в следующий раз явлюсь подготовленной.
Я вышла из автобуса на Норт-Бич. Был ранний вечер, и над холмом расползался туман, в котором фары и габаритные огни расплывались желтыми и красными пятнами. Я шагала вперед, пока не нашла студенческую гостиницу, грязную и дешевую. Вручив деньги женщине за стойкой, стала ждать.
– Сколько ночей? – спросила она.
Я кивнула на банкноты:
– А на сколько хватит?
– Поселю тебя на четыре, – ответила она. – Низкий сезон. – Она выписала чек и указала на коридор. – Общая комната для девушек – справа.
Следующие четыре дня я спала, принимала душ и подъедала за туристами на Коламбус-авеню. Когда мои четыре ночи истекли, я вернулась в парк, испытывая раздражение при мысли о подростке-дегенерате и таких же, как он, но понимая, что у меня нет выбора. Я ухаживала за садом и ждала выходных.
В пятницу я снова не ложилась, опасаясь, что просплю и опоздаю к Ренате. Всю ночь бродила по улицам, а когда уставала, расхаживала взад и вперед перед клубом у подножия холма. Все вокруг содрогалось от громкой музыки, и я могла не бояться, что засну на ходу. Когда Рената приехала на машине, я стояла, прислонившись к запертой двери магазина, и ждала.
Рената подобрала меня, едва замедлив ход, и начала разворачиваться, не успела я закрыть дверь.
– Надо было вызвать тебя к четырем, – сказала она. – Забыла посмотреть в записную книжку. Сегодня нам нужны цветы на сорок столов, а гостей в церкви будет больше двадцати пяти. Что за невеста, у которой двенадцать подружек? – Я не поняла, был ли этот вопрос риторическим или она обращалась ко мне, поэтому промолчала. – На моей свадьбе не набралось бы и двенадцати гостей, – добавила она, – по крайней мере, в этой стране.